Когда перебрались в Ушум, условия немного изменились, - больше людей, больше событий. В магазин Лика ходила как на экскурсию, нравился ей и деревянный вокзал, проносящиеся мимо скорые поезда, тяжело груженные товарняки - от них пахло углем, вольными просторами, корой лиственниц, ветром из дремучих чащ. Тепло светились окна пассажирских вагонов, за которыми ехали другие люди из больших промышленных поселков, из каменных городов. Наверное, дивились дикости, заброшенности этого края, беспросветной жизни здешних обитателей - стариков и старух, бывших лесорубов, охотников, работников станции. Скорые поезда не останавливались в Ушуме.
Может показаться неправдоподобным, что в таких условиях, в отсутствии комфорта, общения и культуры выросла благовоспитанная, умная и самостоятельная девушка Лика. После глухого Ушума она за полгода почти освоилась в Москве… правда, плохо привыкала к длинным улицам, потокам машин на дорогах, лифту и подземелью метро.
Как ни странно, Лика тосковала о времени, проведенном на хуторе, - где Аркадий, мама и она жили, словно Робинзоны на необитаемом острове. В Ушуме было уже не то! Вообще после смерти мамы начали происходить те самые события, которые и заставили Лику… даже вспоминать об этом не хотелось.
Аркадий Николаевич был безутешен, - он похоронил женщину, с которой прожил бок о бок… лет пятнадцать, не меньше. По крайней мере в четыре года Лика получила от него в подарок китайскую куклу - очень красивую, яркую, с высокой прической из жестких черных волос и в шелковом наряде. Куклу звали Чань, - Лика берегла ее, как зеницу ока, привезла ее с хутора в Ушум, а потом в Москву. Чань восседала на почетном месте в квартире, - на крышке старинного пианино, - смотрела на свою хозяйку узкими раскосыми глазами и улыбалась. Улыбка на ее лице вовсе не казалась застывшей, - алые губки лукаво изгибались, то радостно, то иронично. Лика частенько разговаривала с Чань, поверяла ей свои сначала детские, затем девичьи секреты. Кукла заменяла ей подругу - преданную, молчаливую, все понимающую.
В положенный срок Селезнев накрыл поминальный стол, и они с Ликой вдвоем уселись выпить за упокой души Катерины Игнатьевны, закусить блинами, рисом и пельменями. Лика горько, навзрыд расплакалась. Она не могла видеть на месте, где всегда любила обедать мама, пустую тарелку и рюмку с водкой, накрытую кусочком хлеба.
- Ну, вот и хорошо, - обняв ее за плечи, приговаривал отчим. - Вот и слава богу! Слезы как вешняя вода, унесут с собой и прошлогодний снег, и прошлое горе. Ты плачь, Ли! Плачь…
Он называл Лику на китайский манер - Ли. Предки Аркадия Николаевича, по его словам, жили в Харбине, откуда под угрозой японской оккупации вынуждены были перебраться в Уссурийск.
- У нашей семьи были сбережения… в Гонконг-Шанхайском банке. Потом все сгорело, пошло прахом. Пришлось бежать от японцев! Впрочем, большевики оказались ничем не лучше. Дедушку посадили и расстреляли, бабушка умерла, а отца сдали в детский дом. С девяти лет из его памяти старались вытравить, кто он и откуда.
Лика едва понимала, о чем идет речь.
- Твоя мама, Ли, была божественной, кроткой и прекрасной женщиной, - тяжко, надрывно вздыхал Селезнев. - Ее первый муж погиб… где-то в Шанхае. О, прости, дорогая! Речь ведь идет о твоем покойном отце. Он нелегально перешел границу и… впрочем, тебе лучше не знать.
- В Шанхае? - удивилась Лика. - Мама никогда не упоминала об этом.
- И правильно делала!
- Кем был мой отец?
- Понятия не имею, - сдвинул брови Аркадий Николаевич. - Катенька все скрывала, все таилась. Будто я стану ее ревновать к… - Он осекся, глаза покраснели, налились слезами.
- Значит, ты познакомился с мамой в Уссурийске? - спросила Лика.
- Допустим. Какая разница?
Она вдруг осознала, что ее мать и Аркадий жили настоящим, а прошлое то ли стерли из памяти, то ли отказались от него.
- Почему мы живем на этом хуторе, в лесу? Где ты пропадаешь неделями?
- Здесь наш дом, - избегал прямого ответа Селезнев. - И не пропадаю я вовсе, а хожу на охоту, зверя промышляю. На какие средства мы существуем, по-твоему?
- Значит, ты ездишь шкурки продавать? Куда?
- Не женское это дело.
Лика все чаще задумывалась. А отчим смотрел на нее долгим, тревожным взглядом.
- Как ты похожа на Катеньку! - восклицал он. - Я раньше не замечал. Такой бледной, тонкой, с длинной шелковистой косой она была пятнадцать лет назад.
Лике отчего-то хотелось уйти, спрятаться в своей комнате, закрыться на щеколду…
- Он так и не сделал тебе предложения? - удивилась Лена.
Альбина, вытирая слезы, молча покачала головой.
- Ну и ну! Ростовцев на мямлю непохож…
- Это не то, - вздохнула госпожа Эрман. - Он вообще, по-моему, не горит желанием жениться. Сама подумай, зачем? Домашнее хозяйство может вести домработница, а недостатка в женской ласке Альберт никогда не испытывал. Ведь вот живем мы с ним как любовники, его устраивает.
- А тебя?
- Не знаю… Почему ты не выходишь замуж за Треусова? - спросила она у подруги.
- Не зовет.
Павел Треусов занимался строительным бизнесом. Дела у него шли не так быстро, как хотелось бы, но его фирма «Кречет» развивалась, набирала обороты и пользовалась хорошей репутацией. Треусов не хватал звезд с неба, а шаг за шагом добивался увеличения оборотных средств, изредка брал кредиты, - словом, талантом предпринимателя не блистал: брал упорным, кропотливым трудом. В каждом деле есть свои гении и свои рабочие лошадки. Треусов относился к последним. В отличие от Ростовцева, Павел был уже женат, разведен, и время от времени супруга делала попытки отсудить у него часть имущества.
С Леной Журбиной Треусов встречался уже несколько лет, но жениться не спешил. Ему хватило первого брака, последствия которого он до сих пор продолжал расхлебывать. В тощем теле Стеллы Треусовой, его бывшей жены, таилась недюжинная сила. Даром что она была старше мужа на четыре года, а по виду на все двадцать лет, - энергия била из нее ключом и преимущественно по бывшему супругу. Сын Треусовых, длинный худосочный подросток с вечно унылым выражением лица, встал на сторону матери и вместе с ней взялся досаждать Павлу Андреевичу.
- Его Стелла по судам затаскала, - объяснила Журбина. - Спасу от нее нет. Представляешь, она раз в неделю непременно звонит и что-нибудь требует. То в санаторий Олеженьку отправить, то в частный колледж устроить, то компьютер новый купить, то… в общем кошмар! Паша весь издергался.
Лена изливала накопившуюся горечь, Альбина думала о другом, почти не слушала. Отношения подруги с Треусовым волновали ее постольку-поскольку. Ей бы разрешить свою проблему. И чего она, в самом деле, так рвется замуж за этого Ростовцева?
Раньше у госпожи Эрман маячили впереди цели: прочно встать на ноги, обрести самостоятельность, заработать денег, стать респектабельной хозяйкой собственных салонов, а не трудиться на кого-то. И вот она на Олимпе, созданном сначала в воображении, а потом и в жизни, - всего добилась! При том, что Бог ее не обидел ни внешними данными, ни умом, ни настойчивостью. Красивая, ухоженная, стильная… не лишенная внимания мужчин. Что ей еще надо? Чего ночами не спит, горючие слезы льет?
Оказывается, победа - серьезное испытание. Покорителя вершины после восторга и эйфории ждет… пустота. Стремиться больше не к чему, восхищение публики постепенно идет на убыль, страсти охладевают, довольство перерастает в скуку и раздражение. Не от того ли бывшие «звезды» и бывшие чемпионы начинают прикладываться к бутылке, забываться при помощи наркотиков? На вершине долго не простоишь, - холод, ветер… да и делать больше нечего. Придется спускаться…
Если новую вершину себе не наметил, так и застрянешь внизу.
Альбина Эрман собиралась покорить новый пик - выйти замуж за Ростовцева. В статусе жены, хозяйки богатого дома, возможно, матери она еще не бывала.