Лаванда вдруг выпрямилась и уставилась вдаль — туда, где чернела ограда парка, но ограды она сейчас не видела. Ей вдруг чётко вспомнилось, что она почуяла ровно перед тем, как начала терять сознание.
Над городом крылатой тенью нависла опасность. Это звучало в отражённом солнце и чёрных трещинах асфальта, тонкими эхами звенело в проходящих людях. Это нёс с собой невидимый ветер — холодный вестник далёкого ещё шквала, сметающего всё на своём пути. Люди не слышали его шёпота, не разбирали слов и даже не понимали, отчего тревожно на душе, почему зловещим веет тёплый и ясный день: они отворачивались, хмуря лоб, и спешили скрыться в сплетении улиц.
Кто же это? Всё-таки Софи? Или что-то другое, неизведанное?
Так же неожиданно, как исчез, Феликс вновь бухнулся на край скамейки.
— Вот, держи.
Он вложил ей в руки мандариновую воду и маленькую ореховую шоколадку. Лаванда улыбнулась:
— Спасибо.
По правде, ей не нужно было ни того, ни другого, но это было так трогательно с его стороны, что она не могла не улыбнуться.
— Послушай, Феликс…
— Да?
— Помнишь, мы говорили… — она вспомнила вдруг об осторожности и бдительно осмотрелась по всем сторонам. — Здесь не опасно разговаривать? — добавила она шёпотом.
Феликс тоже обернулся, окинул взглядом малолюдный парк.
— Без имён — можно.
— Когда мы говорили… тогда, у фонтана… Ты упомянул «чёрное время»… и сказал, что это что-то похожее.
— Ну да, — подтвердил Феликс. — Такое же время всеобщего страха. Ты и сама сказала, что что-то такое почувствовала.
— Но ведь… Сейчас совсем другое — сейчас же нет ни расстрелов, ни переполненных тюрем, ни даже каторжных работ. Тогда почему? Я тоже чувствую какую-то угрозу, опасность, как будто всё хорошее может закончиться в любой момент. Но почему? Отчего это так?
Феликс кивнул в знак понимания и, кажется, подбирал слова получше.
— Помнишь, я говорил тебе, что люди, которые стали неудобны, в итоге куда-то пропадают? — заговорил он.
— Да, я читала обо всех этих случаях в твоём архиве… Но многие из них погибали так, что это почти невозможно было бы подстроить. Какое отношение к этому всему имеет она.
— А вот это самое интересное, — Феликс хитровато улыбнулся и снова мельком глянул по сторонам. — Если хочешь, я тебе расскажу. Только учти, тут замешана мистика.
— Ничего, — кивнула Лаванда. — Я привыкла к мистике.
— Тогда слушай…
17
В очень далёкие времена — настолько далёкие, что они почти стёрлись из памяти людей и висели только призрачной серебристой дымкой — в те века, когда Ринордийск был ещё мал и неказист и, свернувшись кольцом, недоверчиво посматривал на дикие леса вокруг, несколько человек бежало оттуда, из оплота всей возможной тогда безопасности, на восток, где разлеглись бескрайние и никем не заселённые территории. Кто-то говорил, что они бежали из рабства, кто-то — что от гнева некого большого начальника, за что-то их невзлюбившего… Так или иначе, преодолев все трудности, беглецы добрались до горного края, где только острые скалы вздымались к небу и ветер свистел в лабиринте ущелий. Людей это вполне устраивало: здесь никто не стал бы искать их, а они бы уж как-нибудь обустроились. Жизнь в том диком и суровом мире вырастила их неприхотливыми.
Но не тут-то было. Горы только казались необитаемыми: здесь издревле кипела своя, тайная, совсем иная жизнь. Местные обитатели чутко охраняли свой край и были совсем не в восторге от появившихся чужаков.
Кем они были: духами этих гор, последними древними волшебниками или отделившимся на заре человечества одиноким племенем, что не утратило связи с колдовством, — этого уже никто не сможет сказать. Ясно одно: эти создания не желали просто так мириться с потревоженным покоем и собирались отстаивать свой дом.
Люди нашего мира и жители мира иного почти ничем не похожи, а потому война велась не оружием, привычным человеку. Поначалу переселенцам и вовсе показалось, что их соседи ушли куда-то, и это, конечно, вызвало, немало веселья.
Однако, им лишь показалось. Обитатели гор затаились ненадолго, а затем нанесли внезапный и страшный удар. В ход пошло колдовство — древнее, как мир, а потому особенно действенное. Это была та самая слепая сила, что толкает убивать, уничтожать всех без разбора, бесцельно, бессмысленно; что сметает всё на своём пути.
Колдовство посеяло раздор между людьми. И они не преодолели этой силы, поддались ей.
Они начали войну друг против друга — они, кого сплотили общая беда, долгий путь, все пережитые и будущие трудности. Они будто забыли об этом и в злобе и ярости бросались в смертельные схватки, один на другого.
Но, наверно, всё же добрая звезда улыбалась этим людям. Пятеро из них — самых мудрых и сильных духом, кто успел понять, что происходит и чем закончится постигшая их напасть — общими усилиями смогли всё же подчинить колдовство себе: очертить его рамками, угомонить, сделать понятным и управляемым, почти ручным. Тогда они направили на горных жителей их же оружие и так смогли победить в этой войне.
Оставалось решить, что делать с приручённым колдовством. Вот оно, перед ними, и кажется — такое послушное, такое безопасное… Отпустить, пусть бредёт, куда хочет? А если оно одичает и вернётся вновь? Уничтожить? Едва ли это под силу простым смертным. Заключить в какой-нибудь предмет, амулет, чтобы можно было всегда носить его с собой? Да, пожалуй, это именно то, что нужно.
Но ведь амулет, в котором поселится это колдовство, будет столь же силён и столь же смертоносен. Какую огромную власть он даст владельцу! И если этот человек решит воспользоваться данной властью в своих интересах и всё подчинить себе, противопоставить ему будет нечего.
Тогда решено было разделить уничтожающую силу между пятью амулетами — по числу тех пяти человек, что смогли перехитрить горный народец и одержать победу. Каждый амулет был как бы слепком своего владельца и отражал главные порывы его души — то, что вело его по жизни. Серый графит — ясное понимание и трезвый расчёт, зелёная глина — живучесть и умение приспособиться ко всему, красный кирпич — несгибаемость и железная воля, чёрный уголь — жажда справедливого возмездия и белый мел — связь с лунным миром, призрачным миром грёз.
Что было дальше со скитальцами, легенда умалчивает. Из этого можно заключить, что всё сложилось более менее хорошо.
Колдовские амулеты затем то и дело мелькали на страницах истории. Поговаривали даже, что в разное время они попадали в руки то одному, то другому государственному деятелю и, конечно, помогали им развернуть события в свою пользу. Впрочем, к нашему времени большинство амулетов утрачено и след их потерян…
— Интересная легенда, — сказала Лаванда, когда поняла, что Феликс закончил рассказывать. — Даже красивая.
Он кивнул:
— Да, это было бы только красивой сказкой, если бы не одно «но».
— Какое? — поинтересовалась Лаванда.
— Как минимум, один из амулетов — чёрный уголь, жажда возмездия — действительно существует. И он дошёл до наших дней.
— Правда? — даже ей, всю жизнь стоявшей на грани мира реального и мира призрачных видений, сложно было поверить.
— Правда. Я не знаю, как… Никто, в общем-то, не знает, как это возможно. Но колдовской уголь есть, это по факту так. И хранится он у Нонине.
18.
Софи перекидывала ворох бумаг по столу. По крайней мере, так это выглядело со стороны — слишком быстро, слишком хаотично и, уж наверняка, бесцельно. Но Кедров знал, что это не так: позже всегда оказывалось, что Софи не только всё запомнила, но и успела сделать выводы и принять некие решения. Решения эти, правда, зачастую удивляли своей странностью и будто бы нелогичностью. На самом же деле, как не раз приходилось убеждаться, это была просто другая логика, неподвластная обычным людям. В предыдущие годы многие действия Софи, казалось, неразумные и не имеющие смысла, били в самую цель.