Влезая в документы, открывая фотоснимки, я чувствовал себя подсматривающим в замочную скважину. Приходилось отгонять паршивое ощущение и смотреть дальше.
На фоне такой работы мне показалось, что трехсотграммовая кружка кофе закончилась быстрее, чем наперсток. Я посмотрел на хронометр – прошло полтора часа. Прикидывая на глазок, я разобрал процентов пять того, что предстояло. Думать о том, сколько еще всего впереди, не хотелось. Но и прекратить работу я не мог. Пока еще сохранился кураж, следовало разобраться с максимально возможным объемом данных.
Чтобы как-то сменить обстановку, я переключился с винчестера Лены Кижеватовой на жесткий диск художницы. Снова отмел все программные файлы, вскользь пробежался по музыке, кое-как просмотрел список фильмов. Среди последних по большей части доминировали разного рода «интеллектуальные» картины. Я вынужден был отметить, что большей части всего этого и близко не смотрел. А из того, что оказалось знакомым, большинство не вызвало у меня ни капельки позитива, поскольку выглядело как некий набор режиссерских комплексов и самовыражений без малейшей оглядки на зрителя. Хотя, если честно, я никогда не считал себя большим знатоком искусства.
После того как была процежена музыка, я перебрался в папку, где Марина хранила свои работы – картины и фотографии. Тут царил образцовый порядок, все было рассортировано по месяцам и годам, все имело название. Подумалось, что работать здесь мне будет несложно.
Я вспомнил, когда приблизительно начинало меняться поведение у Марины. Откинув от этого срока еще два месяца, я начал просматривать работы девушки.
Можно не разбираться в искусстве, можно вообще быть примитивным существом, которому место на баобабе где-нибудь в Центральной Африке, но если перед тобой произведение талантливого человека, оно тебя зацепит. Так вот, именно с позиции потенциального обитателя баобаба я могу заявить: Марина была очень талантлива. Практически все ее работы заставляли меня задерживать на себе взгляд хотя бы ненадолго.
У девушки оказалась довольно своеобразная манера рисования. И живопись, и графика в ее исполнении представляли собой хитрый пестрый калейдоскоп из пятен разного размера, цвета или оттенка, если это был черно-белый рисунок. Каждое из этих пятен было четко акцентировано, могло быть выхвачено из общей композиции и распознано. Но ценности в таком виде оно не имело. Другой вопрос – сочетание его с множеством подобных.
Самое забавное: при сильном подобии таких рисунков с лоскутным одеялом все изображенные на них объекты просматривались чрезвычайно внятно. Настолько внятно, что у меня не могло и вопросов возникнуть относительно того, что это есть.
В общем, я постановил для себя, что надо все-таки будет как следует приглядеться к творчеству Марины. Потом, когда это уже перестанет быть работой.
А пока что я убедился в том, что еще не до конца разучился думать и не зря полез в работы девушки. Художники – они всегда очень серьезно реагируют на перемены в своем внутреннем мире. Даже тогда, когда мозгом еще не полностью их осознают. Марина в этом оказалась не исключением.
Я увидел, как изменились ее работы, как они стали менее понятными, вызывающими уже совсем другие эмоции, нежели раньше. Не знаю, почему, но у меня сложилось впечатление, что девушка и сама побаивалась своих работ.
Нетрудно также было заметить, что в целом она стала намного меньше рисовать. Не знаю, было ли это связано с замеченным (или выдуманным) мной страхом или просто безумие сжигало ее творческие возможности.
Потрясение ждало меня под заголовком: «Источник темноты». Я открыл рисунок. Он был совсем другим, исполненным в более традиционной манере. И на нем я увидел такую же линзу, какую совсем недавно нашел в приснопамятном подвале.
2. Зона
Клизму не зря так прозвали. Стоило ему появиться в любом обществе, и спустя немного времени там начиналось натуральное извержение говна. Частично на него, частично просто друг на друга. Такое уж свойство было у Клизмы – рожать конфликты из ничего.
За это Новокаин его и не любил. Хотя, тут приходилось признать за собой известную степень обыкновенности. Клизму никто не любил. Разве что он сам, хотя и это еще очень большой вопрос.
Такому персонажу полагалось бы быть маленьким, плюгавым и уродливым. Как назло, Клизма представлял собой белокурую бестию – два метра роста, косая сажень в плечах, внешность то ли профессионального стриптизера, то ли актера из гламурных фильмов.