— Не больно, святой отец. Просто я сделаю так, чтобы нечто, связующее в единую гармонию правую половину мозга и левую, разъединит их. Мне надо будет понять, что за этим произойдет. Я буду с ним один и день и ночь. Я буду всегда рядом, я буду с ним гулять, говорить, спорить, слушать, наблюдать…
— Пойдем к нему, я тебя ему покажу и уйду по делам государственным. Мне докладывай исправно, но не мельчи, о главном лишь рассказывай, об интересном. И помни… нам не бунтари нужны, а послушные… воины и… в общем, те, кто будет работать.
Пришли в подвалы. В большом каменном мешке стоял стол, лавка, кровать… в общем, все, что нужно для жизни. Вошли… из-за стола поднялся высокий, черноволосый с чуть раскосыми глазами Соломон. Поза его не выражала страха, подобострастия, подчинения побежденного. Напротив, она выражала достоинство.
— Здравствуй, Соломон, я здороваюсь первым, потому что ты оказался у меня, хоть и не по своей воле, вроде как гость по принуждению. Я сдержу свое слово, ты будешь жить. Но пока вот здесь. С тобой будет этот монах, Отто. Доверься ему, он смиренный, начитанный, много знает. Он тебе будет скрашивать длинные невольные дни.
— Спасибо, Ивон. — Соломон чуть склонил голову.
— Святой отец… Святой отец. При монахе же… — поправил его Ивон.
Соломон промолчал.
— Отто, доставь сюда инструменты музыкальные, бумаги побольше, книг, перьев, чернил… Что еще?
— Мои записи, что со мной были в шатре, — попросил Соломон.
— А что там?
— Астрономические расчеты долгих лет наблюдений за Красной планетой.
— Исполни, Отто.
— Повинуюсь, святой отец. Обращу ваше внимание, эта дверь ведет в библиотеку, эта в музыкальный зал… там и место для публики есть.
Святой отец удивленно вскинул брови.
— Лавка для меня одного, — уточнил, улыбнувшись, монах.
Святой отец рассмеялся.
— Нельзя ли на башню с приближающей трубой ходить, хоть со стражей.
Отто чуть покачал головой.
— Нет, Соломон, нельзя. Кинешься еще с башни, а обо мне скажут, что я слова не сдержал. Нельзя… пока. Желаю быть в добром здравии. Отто, накорми гостя.
— Любите ли вы приправы, царь побежденного народа? — обратился Отто к Соломону.
— Да, люблю, — машинально ответил Соломон, думая о чем-то другом.
Святой отец, приостановившись в дверях, оглянулся на Отто и одобрительно кивнул головой.
— Несу, царь, кушанья… с приправой.
Через неделю Отто заметил первые признаки действия своего дьявольского снадобья. Менялись не только привычки Соломона, но менялось даже его лицо. Оно бывало то решительным, то растерянным. То на него ложились тени аскетизма, то отрешенного человека с идиотской улыбкой, то… Одним словом, оно постоянно менялось, и это испугало даже Отто. Потом он понял, что выражение лица, а вернее, само лицо отражало его внутренний мир, который был на этот период времени. Отто понял, что борьба «правого» и «левого» началась.
Однажды царь прошел в библиотеку и читал двое суток, читал без сна, без пищи. Ничто не могло его отвлечь, ни прикосновение, ни словесное обращение, ни музыка, ни грохот литавр. Лицо при этом было сосредоточенным, и в нем отражались все его переживания от прочтения книги. В другой раз он засел за стол и погрузился в вычисления. Отто не понимал их. Он стоял рядом, вглядываясь в смысл логики цифр, но не мог проникнуть в их таинства. Царь не замечал Отто, он работал. Отто посмотрел на него и изумленно осознал, что он уразумел смысл перерождения царя — он занимался астрономическими выкладками. Почему? Отто не мог объяснить. И действительно, через сутки царь встал и сказал: «Я и мой народ отныне знают, сколь долог путь к Красной планете. Не хватит многих жизней». Как-то он подобрал на полу монету в полдинара и долго и тупо смотрел на нее.
— Это полдинара, — подсказал Отто.
— Что это — полдинара?
— Это деньги, есть достоинство монеты в динар, а это полдинара, то есть половина той.
— Я не знаю, что такое половина, — сказал царь и пошел в столовую, набросившись на еду, как варвар, раздирая мясо руками и лакая воду из чаши. Лицо выражало тупость и непонимание. Он был полным идиотом. Отто становилось все страшнее. Он жил в мире умалишенного с совершенно непредсказуемым поведением, он боялся и за себя и за него.
Но вдруг Соломон вновь стал царственно гордым. Он писал картины, сочинял и читал вслух стихи, поэмы. В музыкальном зале он играл: чудесные звуки флейты уводили в мир прекрасного, сказочного, нереального… Отто закрыл глаза и мечтал о счастье… Вдруг музыка оборвалась, открыв глаза, Отто отшатнулся… перед ним стоял беспомощный старик, он озирался вокруг, держа флейту как ненужную палку.