— Ну ладно, отобрал так отобрал, в общем, ему досталась, — нетерпеливо перебил его Хамзин.
— Да-а, так или иначе — ему досталась. Настоящий был батыр. Разве отдали бы ходжи девушку из своего святого рода за черного? Да еще у него были две жены, у батыра. Она третьей пошла.
— Эх, времена были! — вздохнул Жарас и вдруг рассердился: — Мулла ты, что ли? Святые-мяты́е! Говори, не тяни!
Наримана стал раздражать Жарас с его нетерпением, завистью к батырам, жившим в старые времена. Вишь, захотелось кого-нибудь в придачу к Тан-Шолпан, подумал он, но сдержался, промолчал.
— Привозит батыр келин в свой род. Она всем нравится — льстит им ее происхождение, угождает она лаской, радует умом. Очень скоро ее уже не называли по имени, а только матерью Домалак. Однажды почувствовала Домалак-апа, что в ней зарождается новая жизнь, отяжелели ноги. Пришел срок, и родила она в шатре. Подошла к ней Сары-байбише, ненавидевшая молодую.
«О бедняжка! Да кого ты родила?» — вскричала она, делая вид, что жалеет Нурилу, и нагнулась, чтобы посмотреть на ребенка, а сама ногой ему на головку наступила.
Если бы она наступила еще раз или надавила посильнее, то не жить бы младенцу на свете. Но, на счастье их, подбежала вторая жена батыра по имени Сыланды. Она оттолкнула в сторону Сары-байбише и схватила ребенка на руки. Так и спасла.
— Вот черт, бабы какие бывают, а! — покачал головой Жарас. Он сунул сигарету в мундштук с позолоченным ободком и закурил.
— Кстати, есть мавзолей и байбише Сыланды. Он остался в стороне долины Марим. — И Аманкул показал в сторону темных гор на северо-востоке.
— Итак, ребенок тот жив остался? — спросил Жарас и выпустил целый ряд синих колец.
— Еще как! Аул Байдибека по наущению Сары-байбише откочевал, оставив Домалак-апу с младенцем. Даже капли воды не нашла она, чтобы выкупать ребенка. Но вот что удивительно — младенец плакал и бил ножкой землю, и в том месте, где пятка его касалась земли, забил чистый родник.
— Эх, нашел о чем говорить, когда горло пересохло от жажды…
— Что же вы раньше не сказали? В багажнике пиво есть, — засуетился Аманкул.
— Ладно уж. Доехали почти. Будем на месте, возьмемся за дело основательно, — засмеялся Жарас.
— Мать обмыла малыша, потом взяла панцирь черепахи и приложила его к голове, к тому месту, где была у малыша сломана кость. Панцирь тут же прирос. За это мальчика и назвали Жарыктаком. Так и жили одинокая женщина с малым сыном в шатре. Однажды сверху пришел враг. Войско растекалось по долине, как река. Напиться в бедный шатер зашли воины. Спросили, где Байдибек. Они собирались отбить стада батыра. Прошло немного времени, и враг пошел обратно, гоня перед собой бесчисленные табуны. Снова напились воды в шатре. Пожалели одинокую женщину. И сказали так:
«Возьми, несчастная, скотину. Авось прокормит она тебя. Бери, какую пожелаешь».
Обвела взглядом Домалак довольных удачей барымтачей[21] и набросила свой поясок на гнедого жеребца с белой гривой. Дикий конь, которого еще не касалась узда и не оскорбляла плеть, опустил голову под легоньким женским пояском, выражая покорность. Удивились враги, засмеялись.
«Глупая баба! Тебе много чего предлагают, а она одного жеребца выбрала… Хо-хо-хо!»
Ушли враги. А по их следам с воинственным кличем прискакали шесть сыновей Байдибека, рожденные Сары-байбише. Увидев в шатре младшую мать, они закричали:
«Эй, токал![22] В какую сторону ушли разбойники, угнавшие наши табуны?»
Кричали, не сходя с коней, не выказав уважения.
«Родные мои, сойдите с коней, напейтесь воды. Табуны сами вернутся. Не надо преследовать и догонять их. Ни за что погибнете», — сказала Домалак-апа.
«Слушать ее еще! Она сама хуже врага. Вон какие слова говорит!» — закричали гневно братья и ускакали прочь.
А через короткое время прискакал на коне сам батыр Байдибек.
«Куда враг ушел?»
«Господин мой, не мучай зря коня, гоняясь за врагом. Твои табуны вернутся к тебе еще до рассвета. Шестеро сыновей твоих моего совета не послушали. Погибнут они ни за что», — сказала ему Домалак-апа.
Все вышло по ее словам. Ближе к рассвету земля задрожала. Гнедой жеребец с белой гривой, что стоял на привязи у шатра, громко заржал. Видят — вернулись табуны батыра Байдибека, ни одного жеребенка не пропало. Оказывается, белогривый был вожаком. А где бы ни были кони, они всегда вернутся к тому месту, где стоит вожак. Ну, а шестеро молодцов погибли, не вернулись в аул. От Жарыктака же три рода начало взяли.