Но Киеу Сока продолжал молиться, не видя Кима, не слыша его яростного крика. Огонь уже охватил всю комнату, но Ким не чувствовал боли ожогов, он не замечал, что языки пламени жадно лижут его тело: изнутри его сжигал другой огонь, священный, жар его был куда сильнее, и потому вел Кима через огонь земной.
У него было много оружия, которое он мог использовать против камбоджийца, и Ким обнажил его. Огонь прихватил ему спину, но Ким оседлал мощный поток внутренней энергии и сейчас мчался навстречу своему врагу сквозь валы пламени.
На мгновение огонь расступился, и Ким увидел его лицо, черные глаза, он слышал буддийскую молитву, от звуков ее вибрировал воздух. Преодолев последнее огненное кольцо и оказавшись совсем рядом с врагом, он вдруг остановился. Тело Кима уже полыхало, как факел, но он ничего не чувствовал.
Он видел перед собой нестерпимо яркий свет, немыслимый и невозможный в земных пределах. Глаза его вылезли из орбит, сердце пропустило один удар, потом второй, потом еще один. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, клокотало в груди, и в последние мгновения пребывания среди живых черная ненависть его вдруг исчезла, и душа его очистилась открывшимся ему невиданным светом.
Затем послышался страшный грохот, пламя подхватило его, закружило в своем вихре, и он ушел в небытие.
Как стремительно наступает огонь, как легко пожирает он все на своем пути!
— И да не обманет он более, не вознесет хулу, не оскорбит никого и не обидит, — молился Киеу. — И пусть как мать, сжимающая в объятиях единственное дитя свое, смотрит он на мир с сожалением и добротой, да позволено ему будет ежедневно и ежечасно преисполняться этими чувствами. Как недоступное озеро в глубине горных острогов, чистое и спокойное, пусть станет душа его, того, кто ступил на Восьмую Тропу Просветления.
Амида Будда звал его, и дух Киеу подчинился. "Буддхам саранам гаччами, Даммам саранам гаччами, Сангхам саранам гаччами". И плоть его словно исчезла, растворились суставы, расплавилась кожа. Взгляд его был обращен внутрь себя, он видел с поразительной ясностью, как его наполнило неведомое прежде чувство. Не эмоции, а истинное чувство. Ему открылся космос. И он вступил в него и поплыл.
Он оторвал взгляд от лика Будды и, протянув руку, включил телевизор. В стекле экрана он видел позади себя танцующие языки огня, которые раскрывались, словно волшебный цветок.
Перед ним возник человек с дурацким выражением лица, ветер трепал его волосы, он что-то говорил в микрофон. Потом глупец кивнул, и на экране появилась новая картинка: освещенное пламенем пожара темное ночное небо, горящий дом, а в доме — он, Киеу. Вокруг стены огня.
Изображение, которое создал катодный луч и реальность, окружающая Киеу, слились воедино, и он понял, что наблюдает трансляцию собственной смерти.
И затем бесчувственные ткани тела словно расступились, и дух его освободился. Он встал и оказался лицом к лицу с возлюбленным Буддой, дух его воспарил в небо, там его подхватил ветер, и он увидел, что Земля — действительно шар. Затем небо треснуло и раскрылось перед ним. За его створками бушевало пламя, и, наконец, он увидел, что выражение лица Будды изменилось, от него исходило сияние, которое обволакивало бесплотный дух. Мозг его еще не умер, и он вспомнил о свете, который, исходил от Преа Мао Пандитто. Киеу больше не удивлялся, он уже не боялся этого света. Он стал его частью.
Трейси открыл глаза и услышал шум прибоя, прямо под окном плескались волны и шуршал песок.
В воздухе пахло океаном. Как тепло и уютно, подумал Трейси. Отель предоставлял своим клиентам возможность пользоваться виллами на самом берегу и, надо сказать, это действительно были виллы — комфортабельные, оборудованные всем необходимым, включая кухонные комбайны и кондиционеры. Правда, на своей вилле Трейси, следуя старой семейной традиции, потребовал установить вентилятор.
Он повернулся набок и поморщился — плечо все еще болело. Рядом спала Лорин; одна рука заброшена за голову, другую она зажала между коленей. Она глубоко и ровно дышала, ресницы ее чуть вздрагивали в такт дыханию.
На самом деле Лорин уже проснулась и сейчас, делая вид, что все еще спит, наблюдала сквозь ресницы за Трейси.
Наконец она открыла глаза и прильнула к нему. От ее прикосновения по телу Трейси пробежал ток.
— Есть хочу, — заявила Лорин и снова закрыла глаза.
— Не уходи, — прошептал он ей на ухо. — Всякий раз когда ты идешь на кухню, мне кажется, что ты больше никогда не вернешься. Прости, я причинил тебе столько боли.
— Да уж, — пробормотала она и поцеловала его в плечо. Самое удивительное, подумал Трейси, что она все прекрасно понимала. Почти так же хорошо, как я сам. Но это же невозможно, возразил он своим мыслям, откуда она могла знать реакцию Киеу?
Она еще что-то пробормотала, но Трейси не прислушивался к словам. Он зарылся лицом в ее волосы и только тогда понял, что говорит ему Лорин:
— Я выполнила свою часть договора.
— Я люблю тебя, — прошептал Трейси и обнял ее.
Когда Мелоди позвонила ему на работу и попросила срочно приехать, у Туэйта возникли дурные предчувствия.
Мелоди встретила его у подъезда. На ней был серый в тонкую полоску брючный костюм и ослепительно белая блузка с галстуком. Увидев на ногах ее кожаные ботинки на толстой подошве, Туэйт поморщился: он терпеть не мог эту современную моду, из-за которой женщины все больше и больше напоминали солдат-новобранцев. Слава Богу, она еще не обрилась наголо, но все равно, похожа на начинающего адвоката, решил он.
Она чмокнула детектива в щеку и, взяв под руку, потащила за собой по улице. Туэйт нахмурился: он ожидал чего угодно, только не похода по магазинам.
— Я хотела поздравить тебя с повышением.
— Спасибо. Но, по-моему, в данном случае комиссар просто работал на публику.
Однако внутренне он был польщен: получить звание лейтенанта было его давнишней мечтой.
Они миновали старую приземистую церквушку на Пятой авеню.
— Как дела у Трейси? — осведомилась Мелоди.
— Отдыхает где-то. С Лорин, — добавил Туэйт. — Длительный отпуск за много лет.
Мелоди остановилась и посмотрела на него. Солнце светило ей прямо в лицо, и новоиспеченный лейтенант полиции удивленно рассматривал ее, словно видел впервые.
— Вот почему я и попросила тебя приехать, — она освободила руку. — Я тоже решила отдохнуть, хочу поехать в Сан-сет-Ки, это во Флориде. Я уже сняла домик на месяц, но могу и продлить удовольствие, — она пожала плечами. — Все будет зависеть... — она пристально посмотрела на него.
— От чего?
Мелоди снова пожала плечами.
— А как же твоя квартира?
— Продам, — не задумываясь, ответила она. — В деньгах я не нуждаюсь, а квартира мне ни к чему. Если когда-нибудь вернусь, найти другую будет не проблема. — Она засмеялась. — Я этих соседей уже видеть не могу.
Мелоди смотрела куда-то в сторону. Порывшись в кармане пиджака, она извлекла сложенный лист бумаги и сунула в руку Туэйту.
— Вот, — она по-прежнему избегала смотреть ему в глаза. — Мой адрес. Мало ли что, вдруг он тебе когда-нибудь понадобится.
— Мелоди, я...
На лице ее застыла напряженная улыбка:
— А может, и нет. Только, ради Бога, Туэйт, обещай мне, что будешь вести себя пристойно. И не надо душераздирающих сцен, поплачешь после работы, — она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
От прикосновения ее губ по телу Туэйта разлилось приятное тепло.
— Прощай, Дуглас, — она резко отвернулась.
— Эй, подожди, — Туэйт схватил ее за руку и притянул к себе. — Я пока еще ничего не знаю, Мелоди, ничего.
Она молча посмотрела на него и кивнула:
— У меня своя жизнь, у тебя — своя. Но жить все равно надо.
— А, можно... — где-то неподалеку взвыла полицейская сирена и Туэйт ждал, пока звук ее не затихнет. — А, можно, пока ты в отъезде, я поживу в твоей квартире, а?
Склонив голову набок, она изучающе рассматривала его.
— Все равно, жить мне негде, — пробормотал себе под нос Туэйт.
Зря, подумала Мелоди, но если он вбил это себе в голову... Что ж, пусть сам убедится, что ни к чему хорошему это не приведет. Она прищурилась и кивнула: