Эх, закурить бы трубочку! Но в замке курить не полагается. Хозяйка даже сквозь стены дым чувствует, как дракон — человечий дух.
Ризничий, видя, что все его правдивые истории называют «враньем», решил больше ничего не говорить. А как только замолчал, сразу уснул, откинув голову на спинку стула и разинув рот. И спал так сладко, что преподобный отец ему позавидовал.
Но зависть его длилась недолго, ибо добрый человек принялся вовсю храпеть. Он выводил кошмарные рулады, от свиста до посапывания, и преподобный отец временами вынужден был увещевать его не храпеть так непристойно.
Наконец часы на башне замка пробили полночь. Тогда священник окончательно растолкал ризничего.
— Проснитесь, я привел вас не для того, чтобы вы тут спали.
Ризничий тер спросонья глаза, священник вынул табакерку, чтобы нюхнуть табачку и прогнать сон, но вскоре сонливость обоих мужчин как рукой сняло. Не успел смолкнуть дрожащий звон двенадцатого удара башенных часов, как раздались призрачные звуки подземной мессы.
В полуночной тиши ясно слышался голос священника, заученно монотонно тянувшего благочестивые фразы латинских молитв, потом грянул хор, временами доносились звуки музыки, похожей на органную, только более резкой, словно кто-то дудел в нос, подражая органу.
От этих искусительных звуков его преподобие господин Махок содрогнулся, по всему телу его побежали мурашки.
— Ах! Вы слышите? — обратился он к ризничему.
— Как не слыхать! Где-то идет служба.
— Здесь, под нами?
— В склепе.
— Что же это такое?
— Бесовская месса.
— Да восхвалят господа добрые души, — пролепетал его преподобие, три раза осенив себя крестным знамением.
— Видно, и злые души его восхваляют.
Доброе мнение ризничего о злых душах быстро было опровергнуто, ибо вслед за самым торжественным антифоном из склепа грянул дьявольский хорал: «Зайди ко мне, моя роза, зайди сюда, я один. Два цыгана играют на скрипке, только я пляшу один». Конец песни слился с адской какофонией звуков, визгливым смехом, гиканьем, женским визгом и мужским гоготом.
Если его преподобие дрожал уже при благочестивом соло, то, когда вступил богомерзкий хор, он и вовсе чуть не лишился чувств от страха. Руки-ноги у него онемели, на лбу выступил холодный пот.
— Это дело рук самого сатаны! Именно так говорила ему графиня.
— Михай! — сказал он, лязгая зубами. — Вы слышите, Михай?
— Как не слыхать? Разве я глухой? Там, внизу, злые духи шабаш справляют.
Тут раздался звон колокольчика, шум стих, и голос продолжил мессу.
— Что делать? — спросил господин Махок.
— Что делать? Спуститься в склеп и изгнать злых духов.
— Как? Одним?
— Почему одним? — хорохорясь, сказал Михай. — Пойдем с именем отца небесного на устах. И потом, нас двое. Будь я священником да будь на мне епитрахиль, а на голове четырехугольный берет, я и один бы спустился туда со святой водой, крикнул: «Apage satanas!»[30] — и изгнал все адское отродье.
Его преподобие устыдился, что у ризничего храбрости и веры, необходимой для борьбы с нечистой силой, оказалось больше, чем у него.
— Да ведь я бы с радостью пошел, только вот подагра в ноги вступила, колени согнуть не могу.
— Сраму не оберешься, ежели мы, услыхав, как галдит нечистая сила, спуститься к ней не посмеем.
— А если меня ноги не держат?
— Вот что я скажу. Садитесь-ка, преподобный отец, мне на плечи, возьмите в руки святые дары, а я понесу фонарь.
От этого предложения уклониться было нельзя. Священник вручил душу богу, взял себя в руки и решил сразиться с адскими силами святым оружием веры.
— А не разбудить ли нам еще кого-нибудь? Весь дом поднять и двинуться крестным ходом на врага!
— Да ведь в доме одни робкие девицы, им хоть целый замок посули, носа из-под одеяла не высунут, как услышат, что тут привидения бродят. А мужчины сюда войти не могут, потому как все двери на запорах.
Пришлось господину Махоку отважиться и идти на тяжкую битву с одним помощником.
— Ну, пошли!
Михай присел на корточки перед священником и поднял на плечи драгоценный груз.
— Вы только не уроните меня! — предостерег господин духовник, сидя на нем, как Анхиз на Энее.
— Не извольте беспокоиться. У меня спина не переломится.
Михай взял в руки фонарь, подал попу дароносицу и отправился в путь.
В коридоре было еще холоднее, чем в оранжерее. Маленький тусклый фонарь в руке Михая отбрасывал короткий луч на стены, вдоль которых они проходили и на которых с обеих сторон в больших почерневших рамах появлялись и исчезали старинные портреты витязей в латах: то были героические бондаварские предводители — витязи и младшие военачальники, водившие во времена оны войска против турок, венецианцев и куруцев. Они, казалось, призывали духовных воинов: «Вперед, вперед, там внизу вы найдете нас всех за спинками стульев наших господ!»