— Прекрасно! — воскликнула Леа, улыбнувшись одними уголками губ.
Она вешала картину на стену приемной. Это была репродукция морского пейзажа Тернера: абстрактное предымпрессионистское полотно, выполненное в золотистых, коричневых и голубых тонах. Предположительно, оно должно было успокаивающе действовать на пациентов психиатра, настраивать их на философские размышления. Впрочем, некоторых больных могла бы вывести из состояния равновесия даже такая безобидная картина.
Леа отступила от стены и удовлетворенно покивала.
Федор посчитал, что картина висит несколько неровно, но не стал ее поправлять. Он знал, что тем самым вызовет раздражение у своей ассистентки, хоть и проявится оно лишь в легком дрожании губ. Удивительно все же, насколько хорошо он узнал девушку, научился предугадывать ее реакцию, и в то же время насколько ровными были их отношения. Ничего не попишешь — необходимость соблюдать профессиональную дистанцию. Но как же ему хотелось преодолеть ее в случае с Леа…
— Звонил вежливый детектив, — сообщила Леа и сама поправила репродукцию. — Он спрашивал, будем ли мы настаивать на обвинении этого человека во взломе.
— Я лично не настроен подавать на него в суд.
— Правда? Его отпустили на поруки, вы знаете? Он же может вернуться.
— Мне бы вовсе не хотелось начинать здесь практику с предъявления обвинения первому же душевнобольному, с которым меня свел случай.
Федор подошел к эркерному окну и выглянул на улицу, где под унылым дождем мок, качая голыми ветвями, растущий перед домом старый, искривленный вяз, почерневший от времени.
— Но ведь вы его по-настоящему и не осмотрели…
— Он был дезориентирован настолько, что забрался в окно и, не обращая внимания на хранящиеся в доме ценности, спустился в подвал и начал там вскрывать пол.
— Вы проверили вино? То, которое он обнаружил внизу?
Федор кивнул:
— Хэл провел экспертизу. Это итальянское вино урожая начала двадцатого века, доставлено прямиком с какого-то виноградника. Увы, с годами оно не сделалось лучше. По его словам, там практически чистый уксус.
«Но каким образом Роман Боксер узнал, что в подвале спрятано вино? Похоже, оно находилось в тайнике несколько десятилетий».
Что-то еще беспокоило доктора в этом происшествии, что-то такое, чему он не мог подобрать определение. Просто ощущение, что он должен был распознать нечто в этом Романе Боксере. Но пока все казалось таким туманным…
— Ой, вы же получили одобрение на ограниченное тестирование SEQ10. Письмо лежит у вас на столе. Там содержатся определенные предписания, но…
SEQ10. Они прождали почти целый год. Дела постепенно налаживались.
Он обернулся, чтобы посмотреть на Леа, и внезапно ощутил прилив нежности по отношению к девушке. Как хорошо, что она работает вместе с ним. Она держалась немного чопорно, сдержанно, всегда трезво мыслила и контролировала свои чувства, но иногда…
— И еще, — с заминкой прибавила Леа, направляясь к двери, — звонила ваша мама.
Мать оставила ему сообщение следующего содержания:
«Пожалуйста, позвони. Этот сумасшедший санитар опять взялся за свое».
Его мать. Ложка дегтя в бочке меда. Опять причитает по поводу санитара из психиатрической больницы, который, как она себе вообразила, преследует ее. Но именно мать и стала той причиной, которая привела Федора Чески в психиатрию. Ее мания, ее приступы амнезии. Психоаналитик Федора предполагал также, что мать отчасти послужила причиной некоторой его замкнутости и холодности — компенсация за ее экстравагантное поведение. Экстравагантность и эпатаж были характерны для нее в одни периоды, а в другие — почти кататоническое состояние и подверженность амнезии. Только решительность и сила воли помогали ему справляться с обеими крайностями. А периоды амнезии вызвали интерес к SEQ10.
Прозвенел дверной колокольчик, и Федор направился к себе в кабинет, чтобы принять первого на сегодня пациента. Но первым посетителем оказался вовсе не пациент. Леа провела в кабинет невысокую даму средних лет с убранными в тугой хвост черными волосами, подрисованными бровями, темно-красной помадой на губах и избытком румян на щеках. На ней был розовый макинтош, с зонтика также розового цвета на ковер капала вода.
— Я знаю, доктор Чески, что мне не следовало приходить сюда без предварительной договоренности, — заговорила дама оживленно, то понижая, то вновь повышая голос. При этом она на птичий манер вертела головой, переводя взгляд с Федора на Леа. — Но он был так настойчив, мой сын Роман. Он сказал, что должен увидеться здесь со мной. Здесь или больше нигде и никогда. А потом просто повесил трубку. Господь свидетель — он уже доставил вам массу неприятностей. Скажите мне: он здесь?