После заявленного возвращения Эндекотт в Манхэттен я не нашел в печати никаких сообщений о ее местонахождении и занятиях вплоть до октября сего года, вскоре после исчезновения Пикмана и моей встречи с Тербером в баре близ Фэньюэл-Холла. В колонке светской хроники в «Нью-Йорк геральд трибьюн» вскользь упоминалось, что «актриса Вера Эндекотт» была в числе приглашенных на торжественном открытии новой выставки шумерских, хеттских и вавилонских памятников древности в музее Метрополитен{41}.
Чего я пытаюсь достичь с помощью этой подборки дат, смертей и несчастий, бедствий и преступлений? Среди книг Тербера я нашел экземпляр «Книги проклятых» Чарльза Хоя Форта (Нью-Йорк: Boni & Liveright, 1 декабря 1919). Сам не знаю, зачем я прихватил ее с собою и прочел: сочинения этого автора мне кажутся истерически-агрессивными, они то и дело намеренно запутывают читателя и вводят его в заблуждение. И уж этот-то вздорный ублюдок небось охотно переведался бы с «проклятыми»! Да, я вынужден признать: эти последние несколько страниц, как ни досадно, во многом напоминают фрагменты из первой книги Форта. (Вторую его книгу, «Новые земли», я не читал{42} и не собираюсь.) Форт писал о своем намерении представить подборку фактов, исключенных из рассмотрения наукой (то есть «проклятых»):
«Батальоны преданных анафеме, во главе с мертвенно-бледными фактами, извлеченными мною из могил, пойдут в наступление. Вы в них поверите — или они пойдут в наступление. Среди них есть и свинцово-серые, есть и огненные, есть и прогнившие.
Среди них есть трупы, и скелеты, и мумии, они подергиваются и пошатываются, воодушевленные своими спутниками — проклятыми заживо. Есть и великаны, они пойдут рядом, пусть и погруженные в глубокий сон. Есть и такие, что являются теоремами, и такие, что являются ветошью: они пойдут, подобно Евклиду, рука об руку с духом анархии. Тут и там запорхают маленькие шлюшки. Найдутся и шуты. Но многие — сама респектабельность. Есть и убийцы. Есть бледные испарения, и изможденные суеверия, и тусклые тени, и бойкие злые умыслы; причуды и любезности. Простодушные и педанты, странное и гротескное, искренность и притворство, мудрость и ребячливость».
Думаю, я ничего иного и не добился, рассказывая о взлете и падении Эндекотт и привлекая внимание к наиболее мелодраматичным и вульгарным эпизодам истории, которая, в общем и целом, покажется ничуть не более примечательной, чем прочие бесчисленные голливудские скандалы. Вот Форт, я уверен, посмеялся бы над моими собственными «мертвенно-бледными фактами», над моими жалкими попытками уцепиться за соломинку, как будто я мог бы представить все то же самое вполне обоснованно и убедительно, выборочно цитируя газетные и полицейские репортажи и отчаянно пытаясь сохранить разваливающуюся структуру моего рационального сознания. Пора уже отложить в сторону все эти сомнительные, неряшливые претензии на ученость. В мире и без меня достаточно Фортов, достаточно психов, и провокаторов, и всяких еретических мыслителей, чтоб еще и мне присоединяться к их рядам. Собранные мною материалы — все мои «батальоны проклятых» — будут подшиты к этому документу, и, если у кого-то однажды будет повод это прочесть, они смогут поступить с приложениями по своему усмотрению. Пора сказать правду, насколько мне оно по силам, и покончить с этим.
Это правда, что я присутствовал на показе фильма с Верой Эндекотт в затхлом кинозальчике близ Гарвард-Сквер. И что фильм этот по-прежнему тревожит мои сны. Но, как отмечалось выше, сны редко являются точным воспроизведением того, что я видел тем вечером. Там не было черной заводи, не было ивовых деревьев, составленных из человеческих тел, в воду не выливали никакой отравы из фиала. Это — лишь причуды моего спящего подсознания. Я мог бы заполнить такими кошмарами несколько дневников.
На самом деле я видел каких-то два месяца назад и за месяц до того, как лично познакомился с этой женщиной, омерзительную, но до странности прозаичную сцену. Вероятно, это был всего-то-навсего тест-фильм, кинопленка на семнадцать тысяч кадров или около того, примерно двадцатиминутный эпизод, вырезанный из полнометражного фильма. В общем и целом — не более чем откровенно порнографическая стилизация под широко растиражированные в 1918 году рекламные снимки Теды Бары, возлежащей в разнообразных пикантных позах с человеческим скелетом (для «Саломеи» Дж. Эдварда Гордона{43}).