— Да, раба божья, поняла.
— Найди белого петуха с черным пером на хвосте. Сумеешь?
— Постараюсь…
— Не так-то легко найти такого петуха, — посмотрев на Надира, медленно проговорила колдунья. — Пусть сын твой поможет тебе. Когда найдешь, разведи костер, зажарь живым на огне и еще горячим подай сыну, пусть он съест его. Кости зарой на кладбище, да так, чтобы ни одна живая душа этого не видела.
«И зачем только мать позволяет себя так одурачивать?» — думал между тем Надир, морщаясь от досады.
— Вот и все! — закончила колдунья и уже деловым тоном сказала: — За чародейство не торгуются, отнеси твои дары в жилье и положи под матрас, на котором я сидела.
Биби вошла в хибарку, развязала узелок платка, достала свое обручальное золотое кольцо и вместе с пятью афгани поспешно сунула под матрас.
— Мир вам! — попрощалась колдунья. — Можете идти… Смотрите, чтобы никто не видел вас на моей тропинке, блюдите тайну. А когда все уладится, надеюсь — не забудете еще раз отблагодарить меня.
Никем не замеченные Биби с сыном под покровом ночи вернулись в Лагман.
И уже на следующий день Биби, уловив удобную минуту, пробралась в спальню Гюльшан и спрятала талисман под ковром у порога.
— Талисман лежит на месте, — сказала она сыну. — Он непременно поможет нам. А завтра примусь за поиски белого петуха…
Надир обнял мать за плечи и, с нежностью глядя ей в глаза, сказал:
— Мама, лучше бы ты не напоминала мне об этой чернозубой старухе, не обманывала бы себя ее фокусами. Ничему не помогут ни ее талисманы… ни петухи, ни даже звезда моего счастья. Иди-ка лучше спи.
«Может быть, мальчик мой, ты и прав, — думала Биби, вглядываясь в ласковые глаза сына, — но у меня ты один. И я не могу спокойно относиться к твоей судьбе!»
— И все же, сынок, — ответила она, — ты должен смириться, вести себя разумно и унять свой пыл… Дочь хана, наверно, оставит теперь нас в покое.
— Успокойся, мама, я не буду больше огорчать тебя.
И Надир ушел, как всегда, оберегать черные розы и обширный сад хана. Биби прошла к лачуге Саида и поднялась на крышу, где в теплое время года она спала вместе с Амаль.
— Ой, тетя Биби? Как я вас жду!.. — обрадовалась девушка, заслышав шаги Биби.
— А что случилось?
— Ничего не случилось, просто так, соскучилась.
Амали очень хотелось рассказать, как Гюльшан ходила к чернозубой чародейке. Но, вспомнив о данном священном слове никому об этом не говорить, она решила молчать.
Девушка всегда радовалась приходу Биби. Улегшись рядышком, они только перед сном могли пошептаться обо всем, что их тревожило и волновало. Биби взяла руку Амаль и, не отпуская ее, глядела на небо, ни о чем не спрашивая, ничего не рассказывая.
— Биби?
Ответа не последовало.
— Неужели вы уже заснули? — И опять не услышав ответа, Амаль сочувственно проговорила: — Бедняжка, устала очень…
Мать Надира не спала. Она отыскивала ту самую звезду, которую ей показала колдунья. Но не так-то легко среди бесчисленных небесных светил найти эту одинокую «звезду счастья»!
Занятая созерцанием звездного неба, Биби погрузилась в горестные думы о сыне. Веря и не веря, что спасение Надира находится далеко от земли, Биби боялась сомкнуть глаза. «Отныне дочь хана будет презирать твоего сына, она разлюбит его и уйдет с его дороги», — звучали в ее ушах слова чернозубой старухи. А что, если любовь Гюльшан перейдет в ненависть, и она подобно кровным врагам начнет преследовать его, станет мстить? Если у самой рука дрогнет, так найдет убийц за деньги. Разве богачи знают цену человеческой жизни?»
Горькие думы овладели Биби, и она забыла о звезде и молитве, которую должна шептать, глядя в темное небо.
Амаль, думая, что Биби уснула, осторожно высвободила свою руку из ее руки и тихо отодвинулась.
Амаль думала о Надире. «Неужели колдунья и в самом деле обладает такой силой, что может заставить его жениться на дочери хана? — спрашивала она себя. — Нет, не может этого быть! Ведь Надир не любит ее! Мой отец ходил по святым местам, к магам и чародейкам, и никто, никто не помог моим глазам. Нет! Ни Биби, ни Надир не должны верить талисманам. Не должны!»
Вскоре сон взял свое, и Амаль уснула. Утром, когда отец разбудил ее для утреннего намаза, Биби уже не было. Она топила тонир[15], чтобы повара испекли свежие лепешки на завтрак хану.
Время текло незаметным ручейком. Большие часы в зале Азиз-хана показывали девять утра, когда семья собралась за утренней трапезой. Скрестив ноги, все чинно расселись вокруг огромной шелковой скатерти, растянутой на ковре посредине комнаты. За завтраком всегда стояла тишина. Только хан время от времени задавал какой-нибудь вопрос, и ему отвечали робко, не поднимая головы.