Мирза Давуд подозвал Саадат к окну и показал на «Меджнуна». Некоторое время она молча смотрела на юношу.
— Молодец! Чистое сердце только так и может любить. — И, повернувшись к мирзе Давуду, сказала: — Ну что же, надо начинать?
Мирза Давуд приказал привезти Амаль. Профессор Фахрулла стоял в стороне и шептал молитву.
Хашимова с минуту постояла в раздумье. Ее черные, полные жизни глаза сосредоточенно застыли, смуглое лицо зарумянилось.
— Помогать мне будете вы, — обратилась она к мирзе Давуду.
— С сердечной готовностью! — ответил профессор.
Саадат почувствовала, что к ней вернулась та спокойная уверенность, которая так необходима в работе и всегда сопутствует ей.
В кабинет в белоснежном халате вошел Шнейдер. Он сделал общий вежливый поклон и остановился возле операционного стола.
— Профессор, — строго официально прозвучал голос Хашимовой. — Извините, но ваша помощь нам не нужна.
Профессор Фахрулла готов был, как драгоценности, собрать в свой кисет слова Саадат. Шнейдер в бессильной ярости смотрел на Хашимову, потом повернулся и пошел к выходу. В дверях встретился с креслом-коляской, в которой везли Амаль. Он неосторожно толкнул коляску, она ударилась о дверной косяк, и Амаль вздрогнула.
— Осторожно! — крикнула Саадат и устремилась навстречу больной.
В стерилизаторе, наполненном операционными инструментами, бурлила вода. Лучи света, идущие от отражателя сферических бестеневых ламп, освещали операционный стол. Коляска остановилась возле него.
— Температура?
— Тридцать шесть и две.
— Превосходно! — порадовалась Саадат и по-матерински нежно взяла кисть руки больной, чтобы проверить пульс. — Восемьдесят пять… — сказала она через несколько секунд.
— Неплохо, — заметил доктор Скрипкин.
— Не волнуйся, милая Лейли, все будет хорошо! — ласково наклонилась Саадат к Амаль.
Девушка вспыхнула. Жгучее пламя надежды охватило все ее существо, влило силы, наполнило готовностью все претерпеть, все перенести.
— Надир у тебя самый красивый, самый стройный, самый храбрый… — весело продолжала Саадат. — Скоро ты убедишься в этом собственными глазами.
Амаль уложили на операционный стол.
— Боги на небесах видят, что мы творим только добро! — набожно произнес Фахрулла.
Наркоз сделал свое дело: Амаль уснула.
Мирза Давуд обработал операционное поле у глаз. Запах спирта, эфира и йода наполнил помещение. Хашимова осторожно приподняла веки больной. «До чего же красивые очи, — невольно подумала она. — Разве можно не оживить их!»
— Векорасширитель!
Вставив инструмент, Саадат искусно разрезала соединительную оболочку глаза. Из раны, словно сок раздавленных вишен, выступила кровь.
— Тампон…
Мирза Давуд видел, как над белой маской зорко и проницательно сверкают черные глаза Саадат, как уверенно и четко работают ее пальцы. Сестры двигались словно загипнотизированные, угадывали малейшее ее движение.
Хашимова сделала на глазных мышцах два шва, затем острыми ножницами перерезала их. Мышцы ушли вглубь, но концы ниток остались. Придет время, и хирург извлечет с помощью этих ниток разрезанные мышцы и соединит их.
Саадат ни на секунду не задерживала движения рук. Виртуозно и четко, точка за точкой, наметила диатермокаутером[36] на сетчатом слое коричневые следы в виде шахматного поля. Закончив прижигание, выпрямилась.
Доктор Скрипкин уловил в ее глазах такое выражение, словно она оторвалась от чтения очень умной, интересной книги. Саадат взглянула на бледное лицо Амаль.
— Пульс?
— Слабый, — ответил мирза Давуд.
— Кровяное давление?
— Сто двадцать.
Все шло хорошо. В операционной было тихо, как в опустевшем храме. «В такую торжественную минуту, — подумал Фахрулла, — творец не может не послать нам свою милость».
Хирургическая сестра быстро и ловко подавала Хашимовой тампоны и инструменты.
Сменив тупой наконечник диатермокаутера на острый, Саадат проколола плотную оболочку правого глаза. Прозрачная, как утренняя роса, жидкость фонтаном выбила наружу.
— Зашиваем! — скомандовала Саадат.
Мирза Давуд кивнул головой.
С помощью оставшихся снаружи тонких, как волос, ниток Хашимова извлекла концы мышц и начала соединять их.
Мирза Давуд с восхищением смотрел, как красиво делала Саадат тонкий, ажурный шов.