Вряд ли они знали, что за закаленная Хаосом штуковина у них в руках.
– Да, тебе не позавидуешь, – сказал маг. – В общем… есть один способ.
Халльвард посмотрел на него подозрительно, подумал, что колдун до сих пор набивал себе цену.
– В горах на востоке расположен священный источник, – продолжил тот, – и по одной легенде, там то ли омылся сам Сияющий Орел, то ли в воду упало перо из его крыла, но она вроде бы уничтожает любые вредоносные заклинания, основанные на силе Хаоса.
– Вроде бы?
– А доподлинно тебе никто не скажет, – маг развел руками. – Я, сам понимаешь, там не был, водичку ту не пил…
– А где он точно, тот источник? – спросил Халльвард.
Судьба наемника носила его по всему миру, от Романдо до Черных гор и от Сивара до Долины Кран-Рели, так что бывал и на востоке. Но родниками интересовался мало, все больше кабаками, лавками, где можно сбыть трофеи, да продажными девками.
– Я бы тебе записал, но ты вряд ли умеешь читать, и карту показывать бесполезно, – в голосе мага прозвучало нечто похожее на презрение, – поэтому слушай, и запоминай хорошенько, повторять я не буду, и так я сделал для тебя много больше, чем ты заслуживаешь.
Халльвард засопел, но смолчал… не тот момент, чтобы показывать гонор.
Из рассказа колдуна понял, что ему нужно пересечь королевство Тегара, и на самой границе лесов свернуть к горам. Добраться до речушки Тиэлле, что прозвана местными Светлой, и двигаться вверх по течению.
– Ну а дальше найдешь как-нибудь, – маг усмехнулся, и наемник вновь сжал кулаки.
– Да, найду, – сказал он, справившись со своим гневом, после чего поднялся и зашагал к двери.
3. Вторая. Конь
Нейли скинула с головы капюшон, подставляя лицо ветру и дождю, радуясь тому, что она свободна!
Но чуткий слух уловил донесшиеся позади крики, скрип продолжавших расходиться ворот, а немного позже – лязг оружия и стук копыт. Капитан баронской стражи понял, что из замка выбрался не владетельный Фикр ре Ларгис, и наверняка отправил того же Марвина в донжон, узнать, что с повелителем…
А это означает, что ей, да и коню придется попотеть, чтобы уйти от погони.
Из памяти сами собой полезли подробности другого бегства, случившегося десять лет назад, когда Нейли удрала из родного дома – пьяный дружинник в караулке, ее страх, что заметят, остановят, высекут так, что месяц не сможет сидеть, ее любимая кобылка Кэрри, удивленно косившаяся на хозяйку, теплая летняя ночь, так не похожая на нынешнюю, и радость, бешеная, дикая радость свободы.
Этой радости хватило до первого постоялого двора, где девушку едва не ограбили…
Дождевая капля попала в глаз, и Нейли вздрогнула, возвращаясь в настоящее. Добавила ходу, пытаясь сквозь кромешную тьму разглядеть хоть что-нибудь, и вспомнить, как идет дорога, по которой сегодняшним утром проехали возки труппы Улыбчивого Яна.
Она скакала через густой лес, и терзаемые ветром деревья размахивали ветками, точно вызвали о помощи. Трещали стволы, дождь хлестал потоками, и копыта чавкали по лужам, взбивали густую грязь в слегка петляющих колеях. Ночь пахла мокрой лошадиной шерстью, хвоей и сырой землей, а еще ее собственным страхом.
Нейли до одури боялась того, что сделают с ней воины барона, если догонят и возьмут живой. Конечно, есть меч, который можно воткнуть себе в грудь или шею, но хватит ли духа на это?
Сквозь шум бури донеслись полные ярости вопли, и, обернувшись, девушка различила силуэты всадников.
– Проклятые твари, – прошептала она трясущимися губами, и толкнула Бурана пятками в бока.
Баронский жеребец раздраженно всхрапнул, но пошел быстрее, так что ей пришлось обхватить его за шею, и вжаться лицом в мокрую гриву. Преследователи заорали вновь, но уже разочарованно, и Нейли показалось, что она различила голос капитана.
Мир трясся и подпрыгивал, ее колотило о седло, голова была сырой, и струйки воды текли по спине, подбирались к паху. Ветки цеплялись за волосы, норовили ткнуть в глаза, дергали за плащ, деревья проносились так близко, словно они не скакали по дороге, а мчались через лес.
Не выдержав, она закрыла глаза и попыталась помолиться Ночному Филину, покровителю всех, кто ищет спасения… но с ужасом осознала, что не помнит не одной молитвы, и что вообще забыла, когда последний раз обращалась к создателю мира в любой его ипостаси.
Губы ее привыкли к монологам и репликам, шуткам и богохульству.