Хардингу чаще всего приходилось выступать в качестве арбитра; изредка его заменял Пармиттер.
Кэдди набрали из местных пастушков, наглых и ленивых.
Трижды в неделю игроки собирались по вечерам в клубе, но, сэр Сайлас Гроув ни разу не присоединился к ним.
На этих вечеринках все молчали, но пили много.
Хардинг вначале пытался нарушить гнетущую тишину, критикуя поле, огромное количество препятствий, глину, которая утяжеляла мячики. Кормик, Дошер и Пармиттер слушали его, не соглашаясь и не протестуя.
Хардинг не был ни наблюдателем, ни психологом, и ему потребовалось время, чтобы почувствовать, что эти люди испытывают страх.
Этот страх проявился открыто лишь однажды.
Перед дверью шале рос одинокий ясень. Однажды вечером, когда они покидали клуб, Кормик завопил от ужаса, оказавшись рядом с залитым лунным светом деревом. Он воздел руки к толстым ветвям ясеня.
Дошер едва не упал, а Пармиттер закрыл лицо руками. И тут Хардинг увидел длинную веревку, которая раскачивалась в лунном свете. Он отвернулся и бросился обратно в бар. Джо Болл, пивший обычно только воду и чай, глотал джин прямо из горлышка бутылки.
— Джо! — крикнул Хардинг.
Бармен повернул к нему лицо, искаженное ненавистью и отчаянием.
— Вы видели „знак Судьбы“? — ухмыльнулся он.
Хардинг убежал… Ужасный призрак скользил по пустынной равнине, призрак, внезапно возникший из глубины прошлого.
„Знак Судьбы“, веревка Дьявола — ужасное ночное видение тех, кто в тишине тюремной камеры, ждет решения дюжины честных и лояльных людей…[30]
ДАП-клуб был основан уже полгода, его члены играли три раза в неделю, а вечером собирались, чтобы пить и молчать, бросая вокруг взгляды загнанных зверей.
Хардингу больше не удалось встретиться с сэром Сайласом Гроувом. При каждой попытке вежливый, но неумолимый слуга выпроваживал его; однако, каждую субботу ему приносили чек на крупную сумму. Настали первые дни осени, и дожди начали заливать поле, что превращало игру в неприятное и неудобное занятие.
Как-то утром Кормик не появился, и его кэдди безразлично заявил:
— Хозяин гнездышка Кормика не придет.
— Он болен? — осведомился Хардинг.
— Еще как! — осклабился парнишка. — Он повесился и висит вот так!
И высунул язык.
Дошер и Пармиттер бросили свои клюшки, но вечером Хардинг увидел их в клубе — они пили виски огромными порциями.
Никто не обмолвился ни словом. Наконец Дошер встал, и Хардинг хотел было последовать за ним, но Пармиттер удержал его.
— Рано… — пробормотал он. — Дайте ему сделать все спокойно.
Потом стал глядеть на часы, как врач, щупающий пульс у больного.
— Пошли, — наконец сказал он.
На ветке ясеня болталась чье-то тело. Тело Дошера.
Утром Хардинг узнал о смерти Пармиттера. Он никогда не бывал в клубе, пока не наступал вечер, но сам не зная почему, оказался там утром — Джо Болл укладывал свои чемоданы. Он то и сообщил ему дурную весть.
— Вы уезжаете, Джо?
— Да, — ответил бармен, — и не спрашивайте меня ни о чем. Раз надо уйти… я ухожу!
Потом ногой отодвинул чемоданы в сторону.
— А зачем они мне там, куда я ухожу! — усмехнулся он.
Вот мы и вернулись к началу рассказа, когда Хардинг пробормотал:
— И делу конец!
Громыхающее авто было готово растаять в тумане, когда Хардинг увидел, как оно вильнуло в сторону и исчезло.
— Боже! — воскликнул он.
Он знал, что в этом месте дорога проходила по краю скалистого обрыва, и исчезновение машины означало, что она свалилась с высоты в двести футов.
— Этому хватило мужества выбрать не веревку, — послышался голос позади молодого человека.
Рядом с ним стоял Сайлас Гроув.
— Пошли в бар, Хардинг.
Хардинг словно ждал этого приглашения. Он повторил жест Джо Болла, и, приложившись к горлышку, отпил сразу четверть литра арака.
— Поговорим о Кингейзе, — вдруг сказал сэр Сайлас Гроув.
— Поговорим о Кингейзе, — согласился Хардинг, снова прикладываясь к бутылке с араком.
— Он был лучшим игроком Австралии, а, быть может, и всего мира. Он умер, но оставил нетленное произведение — „Кодекс Остина Кингейза“.
Когда он убил кэдди, три свидетеля драмы могли бы спасти его от виселицы, сказав, что он находился в состоянии необходимой обороны, поскольку мерзкий мальчишка угрожал Кингейзу ножом! Они этого не сделали, Хардинг… Они завидовали игре и спортивной славе Кингейза. Его существование уязвляло их самолюбие! Эти три мерзавца были Кормик, Дошер и Пармиттер! Кингейза повесили в Порт Джексоне, а вешал шериф, каналья по имени Джо Болл!
— А, — кивнул Хардинг, — теперь начинаю кое-что понимать. Вы очень любили знаменитого Кингейза?
— Это был мой брат, Хардинг.
Воцарилось молчание. Хардинг схватил еще одну бутылку.
— Будь вы полюбопытнее, вы бы спросили меня, как мне удалось завлечь сюда Кормика, Дошера и Пармиттера.
— Как вам удалось завлечь сюда, в эту дьявольскую страну, меня? — крикнул Хардинг.
— Я дал десять тысяч фунтов вашему адвокату.
— Он мне дал сто фунтов и квитанцию за оплаченные три месяца аренды этого крысиного гнездышка! — хихикнул молодой человек.
— Остальные погрязли в долгах и продали мне свою душу.
— Свою душу?
— Они подписали пакт, вроде того, что некогда подписывали ведьмы с Дьяволом. Они должны были повиноваться мне то количество лет, которое я назначу сам. Их жизнь принадлежала мне, и я мог потребовать ее в любую минуту.
— Вы не Дьявол, сэр Сайлас, и они могли разорвать свой пакт с вами.
— Я не дьявол, это так, но я располагал, как Дьявол большими деньгами и кое-чем еще более соблазнительным…
— Опиум? — вдруг спросил молодой человек, догадавшись сразу о многом.
— Браво, Хардинг!.. Да, я их снабжал наркотиком. Не опиумом, а чем-то послаще и побезжалостней, чем марихуана — невероятным самолюбием в гольфе. И без этого наркотика они уже обойтись не могли… Тасманийские бушмены, знающие о колдовской силе гольфа дали ему странное имя — спорт-которому-надо-повиноваться… Кормик, Дошер и Пармиттер повиновались даже той смерти, которую я им предписал. Только Джо Болл умер по-своему. Впрочем у меня было меньше возможностей держать его в руках.
Хардинг сказал:
— Мне хотелось бы уйти…
— Нет, — мягко произнес сэр Сайлас Гроув.
И молодой человек прочел в его взгляде нечто такое, что ужаснуло его.
— Гроув, — воскликнул он, — кроме ваших грязных денег я вам не должен ничего!
— Ошибаетесь, Хардинг, — возразил сэр Сайлас. — Быть может, ваш долг куда больше, чем у других. Подумайте о Дженни Браун, Хардинг, подумайте о ней…
— Это вас не касается! — вскричал Хардинг.
— Это был красивый и добрый ребенок, — мечтательно продолжил сэр Сайлас Гроув. — Сколько вы заплатили адвокатам и лжесвидетелям, чтобы утверждать, что она была вашей невестой и обманула вас в отношении своей добродетели. Она даже не была вашей невестой, Хардинг, но трижды за два месяца обыграла вас в гольф. Вас, великого Хардинга, обыграла двадцатилетняя девчонка — в Уимблдоне, в Эксетере и в Кембридже! Так было бы и на крупнейшем турнире в Бальморале… если бы в вашу пользу не вмешалась смерть.
— Вы к этому не имеете никакого отношения, — проворчал Хардинг.
— Еще какое! Видите ли очень трудно носить имя человека, приговоренного законом к виселице. Поэтому меня зовут Гроув, а Дженни звалась Браун.
— Что?.. — вскричал Хардинг.
— Дженни Кингейз… Это была дочь Остина.
От выпитого спиртного ноги перестали держать его.
Хардинг почувствовал, как сэр Сайлас Гроув поднял его как перышко и вынес наружу.
Солнце пробилось сквозь тучи; ветер окончательно стих. С ветки ясеня свисала веревка, недвижная, как железный прут, и отвесная, как перпендикуляр, спущенный с небес прямо в могилу.