Поэтому мама (и я с нею) встречались с отцом только на явках. Если у него была малейшая возможность, он забирал меня и, хотя я была уже большая девочка, на руках относил в ближайшую кондитерскую и там досыта угощал пирожными.
Потом отец совсем исчез. Дело в том, что за ним началась слежка, и он по требованию Ленина уехал из Питера в Одессу. Туда он попал в момент восстания на броненосце «Потемкин». Всю вторую половину 1905 года он был секретарем Одесского комитета партии.
Мы с мамой оставались в Петербурге. В моей памяти теснятся воспоминания о вокзалах, поездах, непрерывных поездках и переездах из города в город. Уже потом я узнала, что в течение этого лета мама много раз перевозила на себе запрятанные в специально сшитый лифчик запалы для бомб с гремучей ртутью. Перевозка запалов требовала сугубой осторожности — от сотрясения мог произойти взрыв. Поэтому в вагоне мама сидела очень прямо, а чтоб я ее не толкнула, покупала мне книги и учила читать. Так и вышло, что я стала читать еще в четырехлетием возрасте.
Николай Евгеньевич Буренин, который возглавлял «Боевую группу», рассказывает в своих воспоминаниях:
«Среди наших товарищей, активных работников „Боевой технической группы“, была молодая женщина-мать с трехлетней девочкой. Мало кто знал ее настоящее имя. У нее была партийная кличка „Наташа“, а девочку звали Лизкой.
„Наташа“, очень молодая, очень хорошенькая, всегда веселая и приветливая, привлекала к себе общее внимание и расположение. Была она беззаветно смелым товарищем. Все знали, что, если возникало какое-нибудь серьезное, связанное с большой опасностью и риском поручение, „Наташа“ готова его выполнить.
Появлялась она всегда везде и всюду со своей Лизкой…
„Наташа“ жила на скудные средства, одевалась очень скромно. Но когда ей надо было куда-нибудь ехать по партийному заданию, ее наряжали в богатое платье, ей покупали модные шляпы. „Наташа“ пленяла всех, попадавшихся на ее пути, особенно тех, кого надо было пленять».
Эти качества «Наташи» особенно пригодились, когда во время Декабрьского вооруженного восстания нужно было доставить, в Москву бомбы для рабочих-дружинников.
Бомбы, которые повезла мама в Москву, были так называемого «македонского» образца. Они состояли из чугунной оболочки, запальника из гремучего студня и бикфордова шнура.
Поручив ей отвезти бомбы, Леонид Борисович Красин, который возглавлял тогда «Болевую группу», дал маме денег, чтобы она оделась получше. В шикарном магазине на Невском она приобрела модное платье и изящный дорожный саквояж. В саквояж уложила оболочки, а запальники и бикфордов шнур пристроила на себе, под платьем, и с видом молодой беззаботной барыньки поехала в Москву.
Поезд пришел в Москву под вечер. Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал был занят войсками. Вдоль всего вестибюля стояли шпалерами солдаты, держа наизготовку винтовки с примкнутыми штыками. Пришлось проходить как бы через коридор из штыков. Каланчевская площадь и прилегающие к ней улицы были пустынны. Почти непрерывно слышалась стрельба.
С вокзала мама проехала прямо по имевшемуся у нее адресу. Там она оставила свой «багаж» и пошла на квартиру Алексея Максимовича Горького договориться, чтобы этот столь ожидаемый груз забрали.
Горький и его жена Мария Федоровна Андреева жили тогда на углу Моховой и Воздвиженки, в доме, где сейчас помещается приемная Председателя Верховного Совета СССР.
Большой кабинет Алексея Максимовича и столовая были полны народу. Все держали себя запросто. Одни приходили, другие уходили, некоторые уходили и возвращались. Кто хотел, отправлялся в столовую, где был накрыт стол и не убирался кипящий самовар. Люди приходили со всех концов Москвы, прошагав по морозу много верст, и Мария Федоровна делала все, чтобы товарищи могли отдохнуть и отогреться.
Квартира А. М. Горького и М. Ф. Андреевой была местом, куда стекалась информация со всех концов городам где руководители восстания встречались друг с другом. Здесь же обучали боевиков, как изготовлять бомбы и пользоваться ими. Обучение происходило в узенькой комнате позади кабинета Алексея Максимовича — «птицевой». Горький очёнь любил птиц и держал их у себя всюду, где жил, и в этой «птицевой» комнате была устроена во все окно клетка со всевозможными породами синиц.