- Никто мне не помогал. Графу не нужны помощники. Он меня у тебя из-под носа уже выкрал один раз и второй раз выкрадет.
Отец прищурился, долго мне в глаза смотрел, а потом за волосы схватил и потащил за собой.
- Никто, говоришь? Значит, все ублюдки никчемные. Твари бесполезные. Значит, всех и казню. При тебе!
По лестнице вниз спустил и во двор вытолкал с такой силой, что я на колени упала и пару метров по плитке мраморной проехалась. Пистолет из-за пояса достал и затвор дернул.
- Никто, значит. Рустам, веди сюда всех. Всех ублюдков, которые дочь мою охраняли на концерте этом долбаном.
- Папа, не надо!
Вскочила, за руку его схватила, а он меня отшвырнул назад, да так, что по земле покатилась. Смотрю, как нескольких парней притащили во двор. Всех их знала лично. Годами меня охраняли. Семьи их знала. Неужели убивать их будет? Они же на улице стояли.
- Кто? Лекса, кто из них провел Графа в гримерку?!
- Я не знаю-ю-ю-ю.
- Может, этот? – направил пистолет и выстрелил. Я закричала, закрывая уши руками.
- Смотри! Смотри, я сказал! Они все из-за тебя сдохнут. Никчемные уроды.
Я глаза разлепила, а от слез все расплывается, и страшно посмотреть на человека, лежащего на земле. Только вижу, как красное пятно по плитке растекается.
- На них смотри. Начинаешь вспоминать?
- Да никто из них его не провел. Никто мне ничего не передавал. А если и передавали, не видела я. Клянусь!
- Не видела, значит. Вот и отлично. То есть виноваты, получается. Все. Так я и думал.
Несколько выстрелов – и пятеро охранников упали на землю, а я, захлебываясь воем и слезами, уткнулась головой в мрамор, чтобы не смотреть.
- Сегодня я убил их, а завтра я так же расстреляю всю семейку Воронова. Ясно? Если еще раз с ним попробуешь встретиться. Уведите ее. Глаз не спускать. Все отслеживать. Звонки, смски, мейлы, соцсети. Чтоб муха без моего ведома не пролетела рядом.
Я стояла у окна в своей комнате и смотрела, как трупы со двора выносят, как водой кровь смывают и чувствовала, как ненависть внутри цвет меняет с красного на черный, мутирует и растет. И страх вместе с ней. Не за себя. А что отец слово свое сдержит и Андрея убьет, если тот приблизится ко мне. К компьютеру неделю не подходила и сотовый отключила. Сидела на кровати, забившись к стене, и в одну точку смотрела. В ушах все еще выстрелы эти стояли и звук падающих тел. Глухой и отвратительный. Словно мешки о землю… А ведь они людьми были, ели, смеялись, любили. Дети у них, жены, матери. Я слышала, как отец отдавал распоряжение семьям денег заплатить и сказать, что охранников убили на концерте. Он даже устроил поминки у нас в особняке, траур надел и гостей созвал, вместе с близкими всех тех, кого так хладнокровно у меня на глазах расстрелял. Палач жалел родных своих жертв и лицемерно поднимал тост за погибших. А я за столом сидела и смотрела как ему руки целуют и благодарят. Меня знобило и, казалось, выворачивало наизнанку только от звука его голоса. Мне хотелось, чтобы он умер. Вот так взял и не проснулся однажды утром. Я бы так же надела траур и скорбела по нему, как он сейчас по своим жертвам.
Я тогда около недели есть не могла. К еде прикасаюсь, а мне кажется она вся червями кишит и гнилью воняет. Скольких он убил, чтоб у нас на столе все это стояло? Вся эта роскошь. На чьих костях построен дом наш? За счет чьей жизни я имею все то, что имею? В одну из ночей встала и все свои вещи из шкафов подоставала, а потом спичкой чиркнула и подожгла у себя в комнате. Тут же сработали датчики на пожар. Полилась вода, а я смотрела, как в мою комнату врываются люди, как заливают огонь, суетятся…Могла б - сожгла бы здесь все дотла. Меня после этого в частную психиатрическую клинику отвезли. Не думаю, что это затея отца была, скорее всего, Саид придумал. Это он меня из спальни на руках вынес и ожоги на пальцах мазал мазью, укачивая, словно маленькую. Отца тогда дома не было. Он даже не приехал. Звонил мне на сотовый, но я не отвечала, только равнодушно подальше в ящик засунула и на постели свернулась калачиком. Таблетки не принимала, делала вид что глотаю, потом выплевывала. Врач сказал, что это возрастное. Протест родителям. Попытка что-то доказать, вырваться из-под контроля. А мне в лицо ему хотелось смеяться. Да что он вообще знает обо мне? Никакой это не протест. Это сознательное желание сжечь все то, что нажито на чужой боли и смерти. Что не могу я носить эти дорогие тряпки, эти украшения. Они мне кровью воняют. Прикоснуться к ним не могу. У меня на глазах родной отец людей расстрелял, а он это протестом называет?! Пусть засунет свой долбаный диплом себе в задницу и сделает клизму. Впрочем, я ему так и сказала, глядя в глаза и получила ментальный оргазм от того как вытянулось его лицо, и он быстро-быстро заморгал глазками. Что такое? Неприятно правду слышать? Давай еще ботинки мне оближи. Папа заплатит. А что? Хорошая терапия.