— А что же вы-то смотрите?.. Хороши приятели! — возмутился отец Ершова.
— А что же мы?.. — растерянно возразил Коля.
— Как «что»?! Ну, устройте его так, чтобы было, где готовить уроки. Хотя бы ты, у тебя отдельная комната. Он где живет?
— Да здесь же, на Большой Грузинской, квартала два отсюда.
— Ну, так вот...
— Папа, ведь и верно! — вскричал, обрадовавшись, Ершов. — Ты это серьезно говоришь: можно?
— Ты что же, первый день меня знаешь? — обидевшись, отвечал отец.— Я удивляюсь, как ты сам до этого не додумался. Ты в своей комнате хозяин. И даже больше тебе скажу: если у него главное несчастье в алгебре, можешь рассчитывать на меня.
Отец Коли окончил военную академию.
Коля был вне себя от радости, выслушав предложение отца.
— Ох, папа! — вскричал он. — Какое ты большое дело сделаешь! Ты знаешь, лучше его ведь во всей школе нет!.. Вот если для друга, то он ничего своего не пожалеет...
— Ну и прекрасно, — сказал отец.— Только не я, а ты этим всем займешься. Я же со своей стороны обеспечиваю свое содействие: могу быстро его «натаскать» по алгебре. Понял?
Сын задумался.
— Только знаешь, папа, — сказал он, — как мне его заманить? Ведь если прямо ему сказать: приходи, мол, заниматься, — ни за что не придет.
— Ну, это уж ты обдумывай сам,— сказал отец и на этом закончил разговор.
И Коля придумал.
На другое же утро, во время большой перемены, он сказал Бутыл-кину:
— Слушай, Миша, мог бы ты меня обучить боксу?
Тот обрадовался.
— Пожалуйста, — сказал он. — Хоть сейчас. Только смотри, устоишь ли. Ведь уж очень вес у нас разный.
Ершовым тоже овладели сомнения: о тяжести бутылкинского кулака в школе ходили легенды.
— Да-а... — пробормотал Ершов.
Но сам же Чемпион и придумал выход.
— Колька, да чудаки мы!— вскричал он.— А кожаная груша на что?.. С которой боксеры тренируются? Сколько угодно! Все приемы могу на ней показать...
На том и порешили. В этот же день, после уроков, товарищи пошли на Кузнецкий и приобрели кожаную грушу.
Само собой разумеется, что лучшего места для тренировки, чем комната Ершова, нельзя было и подыскать.
Скоро квартира Ершовых наполнилась глухим топотом ног, гулкими ударами кулака о кожаный мяч и возгласами, где в разных сочетаниях повторялось слово «хьюк»: «Хьюк справа в челюсть!», «Хьюк прямо в голову!» и т. д.
В первый же вечер после тренировки между товарищами произошел такой разговор:
— Ну, я пойду, — сказал Бутылкин, отирая ладонью влажный лоб. — А то ведь задачки-то завтра подавать!
— Слушай, — отвечал ему на это Ершов. — Мне вот что в голову пришло: тащи сюда свои книжки, тетрадки, и вместе все сделаем. А потом еще часок потренируемся, а?
Бутылкину это предложение понравилось. Он быстро сбегал домой за учебниками и тетрадками, и они засели за работу.
А когда уже он совсем уходил домой, Коля Ершов легко доказал ему, что раз они и завтра будут тренироваться, так лучше будет, если вообще Бутылкин станет готовить уроки у него.
Так и пошло у них изо дня в день: уроки бокса, перемежаемые уроками алгебры.
А однажды подвернулась такая трудная задачка, что пришлось прибегнуть к содействию колиного отца.
С той поры к их алгебраическим занятиям нередко присоединялся третий.
Впрочем, Степан Александрович — так звали отца Ершова, — когда позволял ему досуг, охотно принимал участие и в работе с боксерской грушей.
Прошло полтора месяца. Как-то была контрольная письменная работа по алгебре. Обычно Миша Бутылкин или подавал свою тетрадь значительно раньше всех, и зачастую в ней ничего не было записано, кроме условий задачи, или же, наоборот, он и после звонка продолжал что-то писать и перечеркивать, весь вымазавшись чернилами, пока преподаватель, наконец, не отбирал у него тетрадь.
И в том и другом случаях отметка была неизменно плохая.
На этот раз Миша Бутылкин тоже закрыл и отдал свою тетрадь еще в половине урока.
Ершов с беспокойством и состраданием взглянул на своего друга, считая, что тот, по обыкновению, благородно отказался от бесплодной борьбы и сложил оружие.
На перемене он подошел к Бутылкину.
— Не решил?— спросил он его.
Но тот расхохотался с видом победителя.
— Хьюк справа в челюсть!— вскричал он, как бы поражая невидимого врага. — Икс равен двенадцати, игрек — восьми.
Это был ответ задачи.
На следующий день в алгебраической тетради Бутылкина впервые появилось добротное слово «хор».