Человек в своем уме туда и не совался, разве только какой-нибудь фотограф-экстремал, но это уж его проблемы, если он напарывался на Хайделла. Одному так зубы-то пересчитали, едва жив остался. Но тогда вновь остановил Алекс, и его нервный жестокий братец с откровенным пренебрежением закатывал глаза, когда его каждый раз вот так одергивали на самом интересном моменте ради какой-то там будущей выгоды. Он просто наслаждался разрушением! А ему мешали, каждый раз этот доставучий старший братец. Сам же пострелять любил! Но нет, у него все было ради какой-то цели. Доставало!
Пару раз он словно отваливал, уходил, предоставлял самому себе… Но каждый раз спустя какое-то время неизменно возвращался. Да и Хайделл тоже почему-то никуда не девался. Казалось бы, никто не держал, цепями не приковывал, а он не бежал сразу в другой город или штат. Торчал почти на том же месте, где его и оставили. Дожидался возвращения и снова выполнял нехитрые приказы.
После того, как Алекс наладил контакт с наркобароном Хойтом Волкером с тихоокеанского архипелага, дела их не особо крупной банды заметно пошли в гору. Оставалось только разобраться с бандой «рэперов», оттеснить их и захватить побольше территории для сбыта.
Он пришел сюда по своей воле, со своей яростью, но действовал по приказу Алекса. Точно как барбос на незримом коротком поводке, который то спускали, то укорачивали. Свобода — она не для всех. Для них — только хаос. Зато Алекс всегда возвращался, хотя, возможно, это-то и ненавидел младший, эту треклятую типа заботу. Или жалость? Он ненавидел жалость! Ненависть лучше, ярче, осязаемее, он упрямо заставлял всех себя ненавидеть. И ему нравилось, он буквально подпитывался чужой неприязнью. Мир никогда не хотел его принимать? Ну, так он плевал ему в лицо! Пусть подавится! Пусть захлебнется в своих же стоках! А кровью их наполнят такие, как Хайделл, правители и властители черных городов. На лице застыл навечно оскал.
Противник после удара арматурой как ни странно встал. Хайделл поморщился, зашипев:
— Да когда ж ты сдохнешь!
Но тут враг вскочил и с размаху ударил снизу-вверх. Хайделл пошатнулся, в глазах потемнело. Но он потряс головой, и все пришло в норму, адреналин перекатывался электрическими искрами. Зимний холод, приправленный серым небом, не ощущался. Промокший мусор разлетался под ногами, когда Хайделл, точно бык на корриде, ударил головой в живот противника, сминая его, опрокидывая. А дальше в руки снова попала арматура, и уж ей нашлось применение. Лом щедро охаживал лицо главаря «рэперов». Хайделл драл глотку от восторга, выкрикивая что-то нечленораздельное окровавленным ртом. Потом «рэпер» обмяк и сдался.
Скорее всего, не помер, просто потерял сознание. Остатки его банды, которые столкнулись с другими молодцами Алекса, скоро расползлись по подворотням, признав свое поражение. Территория была отобрана, отрезана, как сочный кусок пирога или бифштекса.
Хайделл только спустя какое-то время ощутил последствия удара, проверил языком кровоточащую десну, оставшуюся от выбитого зуба. Красавчик, ничего не скажешь: вся морда в мелких шрамах, уже второй зуб выбили. Да все лучше, когда шрамы в бою получены, а не когда так называемая «мать» кухонным ножом пытается вспороть черепную коробку. Все лучше ощущать себя хоть и немного подбитым, но победителем.
Город расплескался чернильной кляксой вечера, накрыл свинцовым одеялом улицы. Хайделл не спешил возвращаться к Алексу.
Он снова пошел в тот злополучный бар, где братец последний раз прилюдно избил его, унизил — зараза — перед девушкой. Проклятый Алекс!
Хайделл порой представлял, как убивает его, протыкает ножом, забывая все его увещевания: «Это для твоего же блага!», «Уходим, не привлекай внимания!», «Так будет лучше для тебя же!».
Все-то он знал, как кому будет лучше. Хайделл и сам мог подумать, как ему лучше, правда, на свой манер. И вот после жаркой потасовки в гетто лучшим вариантом оказались косячок и пиво. А Алекс даже наркоманию его не одобрял, говорил, мол, продавать можно, а самим не стоит употреблять. Какой тогда в этом смысл? Какая выгода заколачивать деньги на чужом побеге от реальности, а самим не пользоваться? Слишком многие хотят все забыть, а ему, в целом, нечего оказывалось и помнить. Так что наркотики и алкоголь шли просто как награда самому себе за успех в разборках с конкурентами. Да еще какая-нибудь горячая штучка.
И надо ж было такому случиться, что в тот вечер в баре снова разносила увесистые стаканы та самая Рози. А с ней еще болтала другая худосочная красотка. Кажется, Салли — дочь одного забулдыги, который считал, что работает на Алекса. Ох, и зажег бы Хайделл, да сразу с обеими! Хотя на Рози тянуло больше. Салли эта — чистый заморыш с впалыми зелеными глазами и темно-русыми лохматыми прядями, ничего привлекательного. Была бы поумнее, так тоже стала бы лучше кошельки дергать, как он в свое время. Так нет же, корячилась в этом забытом всеми заведении. Ни фигуры, ни блеска в глазах.