Обхватив руками голову, Буаробер, всхлипывая, плюхнулся на стул. Обиженный Дордо, отвернувшись от хозяина, гневно оторвал ломоть хлеба и принялся безжалостно пережевывать его. Тишину нарушали лишь потрескивание дров, в очаге, да прерывистое дыхание Буаробера. Заложив за спину руки, капрал, будто не замечая хозяина, мерным шагом, несколько раз обошел вокруг грубого кухонного стола, за которым, с поникшей головой, сидел приор.
– Ну, ладно, Франсуа, будет тебе.
Капрал присел рядом с хозяином, по-дружески положив ему руку на плечо.
– Ну, не плачь, не плачь, слышишь. Слезами горю не помочь, лучше говори, что стряслось? Какая собака, сим прекрасным утром, укусила тебя за душу?
Вытерев платком влажные от слез глаза, Буаробер, словно ребенок у которого отобрали любимую игрушку, произнес:
– Её похитили…
Он вновь зарыдал, уткнувшись носом в платок. Изучающтм вглядом, измерив хозяина, толстяк произнес:
– Что-то я не возьму в толк, о ком ты говоришь? Кого похитили?
– Её, мадемуазель Камиллу…
– Постой-постой как это возможно, ведь ты отвез её в монастырь Святой Женевьевы?
Приор ответил лишь рыданием.
– Да прекрати ты ныть!
Закричал потерявший терпение капрал. Буаробер, выпрямился, будто вопль Дордо отрезвил его, вырвав из влажного, всхлипывающего состояния горечи, и вполне внятно ответил:
– Сегодня утром, настоятельница поведала мне, что какой-то господин, по-видимому, молодой блестящий дворянин, несколько дней назад, явился в святую обитель и, назвав условленную фразу – пароль, что лишило всяческих подозрений монахинь, увез мадемуазель Камиллу в неизвестном направлении.
В задумчивости, Дордо описал ещё несколько кругов по просторной кухне.
– Ты говоришь условные слова?
Лё Буа кивнул.
– А кто кроме тебя, знал эти слова?
Встревоженный приор уставился на слугу.
– Кто же? Метр Альдервейден, дядюшка нашей Камиллы.
– Но судя по описанию, в монастырь явился не аптекарь, не Альдервейден?
Безутешный приор обреченно покачал головой.
– Нет, это определенно не он.
– Тогда не рыдай, а припомни, кто ещё знал о пребывании девицы в аббатстве?
Предприняв безуспешную попытку, напрячь память, Буаробер вновь безнадежно закачал головой.
– Нет, не вспомню. Вероятно, более никто не был посвящен в эту тайну.
– Так не бывает Франсуа! Посуди сам, так не может быть! Вспоминай, быть может, ты кому-то обмолвился о девушке или назвал пароль?
Вдруг лицо «веселого аббата» прояснилось, и он воскликнул:
– Ну да, как же я мог забыть! Я всё, как на духу, выложил месье де Варду, лейтенанту кардинальской гвардии! Конечно, именно ему!
Но внезапно нахлынувшую радость, так же нечаянно сменило разочарование, долевшее приора.
– Что же это получается?
Обратился он, скорее, к самому себе, вопрошающе глядя на слугу.
– Значит это он, увез Камиллу? Он?!
Отказываясь верить в произошедшее, Буаробер завопил:
– Но это не возможно! Я не верю в это! Граф порядочный человек, дворянин, он не мог столь низко поступить, воспользоваться моей откровенностью и добрым к нему расположением!
Провозгласил Лё Буа, дав волю своей досаде. Капрал, искривив рот, злобно прошипел.
– В этом мире, нет ничего невозможного, мой доверчивый друг.
– Тогда я немедленно отправлюсь в Пале-Кардиналь, отыщу месье де Варда, и прилюдно провозглашу его негодяем и вором!
– Не вздумай даже мечтать об этом! Если не желаешь лишиться своей головы!
– Не смей перечить мне! Я твой хозяин!
От этих слов, толстяк сразу поник, и глубоко вздохнув, тихо произнес:
– Ах, вот как! А я думал мы друзья.
Он опустился на табурет, отрешенно глядя на угасающие угли в старом очаге.
Осознав, что взболтнул лишнего, Буаробер, придвинув стул, уселся рядом с Тео, положив ладони на колени, разглаживая ветхий бархат своих потертых кюлотов. Так, молча, казалось, боясь поглядеть, друг на друга, они просидели несколько минут.
– Ну, не сердись, Тео…
Наконец произнес приор, все ещё не глядя на слугу.
– Не сердись. Ну, взболтнул лишнего, с кем не бывает?
Вдруг капрал, неожиданно обернувшись к хозяину, доверительно произнес:
– Ты знаешь Франсуа, последнее время, когда я выношу твою ночную вазу, то испытываю чувство тревоги, глядя на её содержимое. Я полагаю, тебе следует быть более убедительным!
Взор изумленного Лё Буа, застал слугу, как не удивительно, вполне оправившимся от обиды.
– Но не сегодня, не сегодня, Франсуа…
Плут, для пущей убедительности, понял вверх указательный палец.
–…Сегодня тот редкий случай, когда следует подальше спрятать свои недовольства, переспав с ними несколько ночей. Потерпеть всего пару деньков. Я где-то читал, что нахлынувшая ярость, как и глубокая обида, наихудшие обстоятельства для ведения диалога. Как бы вы не желали высказать в лицо негодяю свои справедливые упреки, не следует этого делать в крайне возбужденном состоянии. Требуется выждать день, другой, всё взвесить и обдумать, и лишь тогда, успокоившись, во всеоружии, явиться к обидчику. Проблема сразу же приобретет иной смысл, а в голове наступит ясность и предупредительность, наилучшие спутницы для убеждений и справедливых требований. Тем более если утеснитель, грозный лейтенант кардинальской гвардии.