— Джорджи Марьянович, Радмила Караклаич, — вслух начал читать он названия пластинок. — Скажите, а есть у вас «Тамо далеко»?
— Есть, есть, — сказала хозяйка и тут же разыскала пластинку.
Сергей ручкой завёл граммофон. В комнате раздалась торжественная и печальная мелодия, та, которую так любили Тамара с Николаем.
Пришёл Мишко, все сели за стол, выпили вина и долго ещё сидели, вслед за граммофоном подпевая «Тамо далеко».
Было уже далеко за полночь, когда в комнату вошла хозяйка и сказала, что приготовила им постель. Она почему-то решила, что Милица и Мишко — муж и жена. Мишко, улыбнувшись, качнул головой и сказал, что привык спать на свежем воздухе. Натянув куртку, он ушёл спать в машину. Сергей хотел пойти вслед за ним, но глаза Милицы остановили его.
Сергей лёг на полу, Милица — на кровати.
Когда погас свет, он начал рассказывать Милице о себе, о своих родителях. Затем, посмотрев на запотевшее от дождя окно, спросил:
— Милица, скажи, как будет по-сербски: ты мне нравишься?
— Ты ми се свидьшашь, — ответила Милица.
— Где ты сейчас? — помолчав немного, спросил он.
— Где си сади? — ответила Милица и добавила: — Где си тако дуго био?
— Где ты так долго был? — перевёл Сергей. — Я сам све врема ишао ка теби. Я всё время шёл к тебе.
Они помолчали. Тишину нарушил тихий голос Милицы:
— Я сам чекало. Я тебя ждала.
— Мне это приятно слышать, — отозвался Сергей. — Я сам све врема ишао ка теби. Где ты сейчас?
— Я сам са тобом, — тихо вздохнула Милица.
— Ты си лепа, — сказал Сергей. — Ты красивая, зеница ока моего.
— То мие приятно да чуем, — как эхо, отозвалась Милица.
Сергей замер и вдруг бросился вперёд, как когда-то в воду Белого Дрина:
— Я хочу тебя обнять.
— Не жури, милый, — помолчав, вздохнула Ми лица и добавила: — Не торопись, милый. Я и сама этого хочу.
Ночью Сергею приснился странный сон. Будто он у себя в Сибири. Едет в автобусе, подходит к своему дому. Но на его месте огромная воронка. Вокруг бродят собаки, а по огороду разбросаны одеяла, подушки, одежда. Откуда-то сверху медленно падают длинные павлиновые перья, похожие на виденные им в Кырке. Он посмотрел вверх, пытаясь понять, кто же там теребит этих диковинных птиц. По небу неслись ракеты. Сергею захотелось крикнуть, но сил не было. Он раскрывает рот, а звука нет. Стало жарко, захотелось пить. Увидев посреди двора ведро, он поднимает его, подходит к колодцу и видит на дне много-много блестящих монет. «Зачем было возвращаться, если здесь всё разрушено?» — думает он и начинает собирать разбросанные вещи. Ведь скоро должна приехать Милица, он сам приглашал её. Неожиданно в руках у него оказался каменный мишка, и послышался знакомый голос девушки: «А я его отправила на Байкал. Ты сам рассказывал: медведи не любят шума, и у них может разорваться сердце. А у нас здесь война, стреляют. Ты не возражаешь?»
Он проснулся. Рядом спала Милица. Лицо её было тихим, спокойным и родным. Она улыбалась, и он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть её сон. Ощущая её тепло, Сергей подумал: хорошо бы съездить когда-нибудь в Сараево, пройтись по той улице, на которой выросла Милица. Нет, он не пытался загадывать вперёд — в нынешней ситуации, он понимал, дело это пустое. Сергей слышал, что Караджич предлагал казакам приезжать в Боснию и заселять пустующие земли. У него была попытка думать в эту сторону, но получалось так, что каждый раз он разворачивал свои мысли и увозил Милицу к себе в Иркутск. Он представлял, какими будут глаза у брата, да и у всех его знакомых. Эта мысль была ему приятна, и он жалел только об одном: что нет отца с матерью. Но он был уверен, что Милица бы им понравилась.
А утром они уже вновь мчались мимо разбитых и оставленных жителями сёл по дорогам Боснии. В садах падали с деревьев яблоки, сливы, но хозяев не было видно, и некому было собирать новый урожай. Война прошлась по этим местам и словно метлой вымела всё живое. У неё была своя, кровавая жатва.
Он смотрел на неубранные поля и вспоминал слова царя Лазаря, с которыми тот обратился к народу, собирая воинов и крестьян на битву с турками. Вот и сейчас, как сотни лет назад, в горах созревала виноградная лоза, на полях колосилась пшеница. «А крестьяне сидят в окопах и не знают, вернутся ли они вообще в родные места, — думал он. — Война — страшная штука! Она оставляет у людей главные чувства — победить или умереть».
И всё же настал тот день расставания, который Сергей всячески оттягивал. Все мыслимые сроки своего возвращения в Россию он пропустил и понимал: дальше уже к нему могли применить санкции. Он не так уж и боялся их, но врождённая привычка подчиняться установленным правилам взяла верх. Сергей сказал Милице, что ему пора ехать в Белград.