Я отпустил Роберта и Дэвида и остался наедине с полковником. В первую очередь спросил у него, зачем он послал ко мне Кирсанова. Арсланбеков рассмеялся:
— Он вам не понравился?
Я ответил вопросом на вопрос:
— А вам-то он нравится?
— Конечно… Неужели я отправил бы его к вам, если бы он мне не нравился? Это очень интересный человек. Вы не придавайте значения его манере говорить.
— Дело не в манерах.
— А в чем же? Он сказал что-нибудь неуместное?
— С первых же слов начал говорить о деньгах. «Я, мол, работаю за деньги».
— Ха-ха-ха! — Полковник весело рассмеялся. — Надо было сказать: «Не валяй дурака».
— Это уж лучше вы сами ему скажите. Повторяю: я не желаю больше его видеть!
Полковник сбросил пепел на поднос и медленно заговорил:
— Помните, мы намечали создать террористическую группу? Для такой группы лучшего руководителя, чем Кирсанов, вы не найдете. На язык крепок, свое дело знает. Если вы рано или поздно встретитесь с майором Бейли, он вам многое расскажет о Кирсанове.
Я перевел разговор на другое:
— Читал гостинец, который вы привезли бухарцам. Это вы хорошее дело сделали! Эмира нельзя оставлять в покое. Нужно систематически взвинчивать ему нервы. Пусть почувствует, что судьба его висит на волоске!
— Мы приготовили ему еще один подарок.
— Какой?
— Среди большевиков в Новой Бухаре есть наши люди. С их помощью мы намерены провести демонстрацию против эмира. Отличный повод: сегодняшние беспорядки… Завтрашнее зрелище. Может быть, удастся устроить что-нибудь в Керки и в Термезе. Вслед за этим мы думаем бросить пару бомбочек во дворец эмира. Что вы на это скажете?
С эмиром в самом деле следовало быть решительнее. Он и его люди все еще не расшевелились. Кругом бушует пламя, идет жестокая борьба, а он ездит на охоту, справляет пир за пиром. Чем, если не страхом, можно привести в чувство такого человека? Все же я не дал полковнику определенного ответа, сказал:
— Я еще не встречался с эмиром. Может быть, он сам поймет, что судьба его зависит от пас?
— Не думаю. Наши снова посылали к нему человека. А он твердит старую песенку: «Пока большевики не будут оттеснены за Самарканд, я не могу вынуть саблю из пожен».
— Вот как?
— Да… О вашей политической линии в Туркестане он тоже отозвался не очень лестно. Сказал: «Ждут, чтобы нас крепко побили, а уже потом придут на помощь». — Я недоверчиво посмотрел па полковника. Он быстро добавил — Я поддерживаю контакт с одним лицом, которому эмир доверяет свои самые заветные мысли. Если сомневаетесь, я могу подарить его вам!
Мне хотелось поговорить с полковником начистоту. Он все больше нравился мне. Умный, очень умный человек! Может проникать в самые непредвиденные места — сильный разведчик… С таким можно сделать многое. Перед отправлением из Мазари-Шерифа я получил из Мешхеда подробные данные об Арсланбекове. Им пытался завладеть в Ташкенте и сэр Макартнэй. Но ему не удалось… Может быть, удастся мне? Как бы там ни было, стоило еще раз забросить крючок. Момент был исключительно подходящий. Полковник сам открыл мне путь. Я небрежно улыбнулся:
— Если при каждой встрече будете дарить мне одного за другим своих людей, смотрите, как бы вы сами…
— За меня не беспокойтесь, господин полковник. В тот день, когда все успокоится, я сменю специальность. Пойду преподавателем в какой-нибудь институт.
— Хорошее намерение. Но кого же вы думаете назначить своим наследником?
— Об этом я пока не думал.
— Почему?
— Потому что неизвестно, чем все это кончится. Если история откроет свои двери большевикам — это одно. А если судьба народа вернется в прежнее русло и все пойдет по-старому — это другое. Тогда определится и наследник!
— А что, если вам найти его теперь же и навсегда избавиться от тяжкого бремени?
Полковник многозначительно улыбнулся. Потом, по-еле некоторого молчания, ответил:
— Мы об этом поговорим в другой раз. А пока позвольте пригласить вас в гости.
— К кому?
— Мы остановились здесь у нашего приятеля. Его фамилия Яхневич. Один из ответственных служащих русского государственного банка в Бухаре. Когда-то в Ташкенте был видным лидером кадетской партии. Будет еще армянин, по фамилии Айрапетян. Тоже из руководителей ташкентских дашнаков. Генерал Боярский… Дамы… Вот и все!
— Короче говоря: mutual admiration society…[64] Так?
Полковник неохотно улыбнулся:
— Что ж, можно сказать и так.
Я согласился. Хотелось немного проветриться. К тому же встретиться с «цветом русского общества», узнать, чем оно дышит, было далеко не бесполезно. Я слышал, что генерал Боярский — отъявленный монархист. Если Яхневич — кадет… Да если еще придет дашнак… Недурная компания!
Когда мы пришли, пирушка была в самом разгаре. За большим круглым столом сидело человек двенадцать. В комнате стоял сплошной туман. В облаках табачного дыма трудно было что-нибудь разглядеть. Окна были закрыты наглухо. Ведь шел важный разговор на политические темы!
Меня усадили рядом с худощавой высокой брюнеткой. В зале было еще несколько дам. Ни одна из них ничем не выделялась, все уже были в летах и явно стремились выглядеть моложе с помощью косметики.
Председательствовал генерал Боярский. Он вытер салфеткой мокрые, жирные губы и после обычных любезностей продолжил прерванную речь:
— Мы, господин полковник, беседуем о судьбах России. Вернее, о причинах, которые ввергли ее в пучину бедствии. Господин Яхневич видит все несчастье России в Романовых. А я говорю: «Нет, Романовы ни при чем. Дума. Демократия. Вот корень зла! Они-то и принесли нам несчастье». Вы — нейтральное лицо. Рассудите пас! Будьте нашим арбитром!
«Нашли тему для беседы», — подумал я, но любезно улыбнулся:
— А смогу ли я быть арбитром?
— Что за вопрос! Кто же, если не вы?
Генерал выпил рюмку и опять поднес к губам салфетку. Потом шумно вздохнул. И без того объемистое брюхо его вздулось, словно в него насосом накачали воздух. Я мысленно улыбнулся: настоящий боров! Весь заплыл жиром, щеки свисают складками. Не будь он военным, я не обратил бы на это особого внимания. Но военный может стать таким только от своего безразличия и равнодушия. Поэтому генерал с самого начала показался мне конченым человеком. Но, может быть, я ошибся? Слишком много значения придаю внешнему облику? Я с любопытством продолжал разглядывать генерала. Ведь завтра мне предстоит сидеть с ним лицом к лицу и решать важные вопросы.
Генерал с напыщенным видом обратился к Яхневичу:
— Итак, Аркадий Кондратьевич… Дума ни в чем не виновата?
— Конечно, не виновата, — уверенно ответил Яхневич, расчесывая тонкими пальцами ярко-рыжую, словно выкрашенную хной, куцую бородку. — Все государство вы отдали оптом в руки конокрада Распутина. А еще обвиняете Думу!
Генерал оглушительно расхохотался:
— Конокрад…
— Что, неправда? — наступал Яхневич. — Кто во дворце был сильнее Распутина? Однажды он, в присутствии императрицы Александры Федоровны, изругал Штюрмера последними словами. Штюрмера! Председателя совета министров! При императрице! Кто такой был Распутин? Вчерашний мужик, грязный развратник… Если бы император по-настоящему болел за судьбы стра-ны, разве допустил бы он к государственной власти такого типа?
— Погоди, погоди, дорогой Аркадий Кондратьевич! — Генерал постучал по столу своими толстыми пальцами. — Ваш Милюков как только мог поносил Штюрмера в Думе. Хотел все неудачи на фронте свалить на него. Что вы на это скажете?