Вошел нарядно одетый, белолицый, красивый подросток с чилимом[67] в руках; склонив голову и согнувшись, замер перед эмиром и осторожно протянул ему чилим. Эмир взял чилим и ласково взглянул на подростка. Затем махнул рукой. Тот попятился назад и легко, как девушка, удалился. «Наверно, один из любимцев эмира», — подумал я.
Эмир поднес ко рту позолоченный мундштук чилима и с прежней печалью в голосе продолжал:
— Вот доктор запрещает мне курить эту дрянь. У меня страшный кашель. По ночам не дает спать. И все равно я жить не могу без чилима. Не нахожу себе места, если не курю. А знаете почему? Нервы постоянно напряжены, как тетива лука. Ни днем, ни ночью не знаю покоя из-за этих беспорядков. Ночью не сплю из-за дневных забот, а днем не дают покоя ночные кошмары. Как же после этого не курить?
Эмир негромко забулькал чилимом. Пристально глядя на него, я думал про себя: «Полновластный хозяин целой страны. Никто не смеет ему противоречить. Его слово— закон, деяния — справедливость. Стоит ему поднять руку — все будет исполнено. Скажет: «Убить» — убивают. Скажет: «Сжечь» — сжигают. Достаточно одного лишь слова… Одного движения… Любой приказ беспрекословно будет выполнен. И если даже он жалуется… Чего же ожидать тогда от тех, кто окружает его?»
Эмир сильно затянулся чилимом, жадно вдыхая густой дым, и снова заговорил:
— Меня, господин полковник, удивляет одно: угроза нависла не только над нашими головами. Не только вокруг нас бушует буря. Весь мир трещит по швам. По какой причине все это происходит?
Я постарался объяснить эмиру положение:
— Жизнь, ваше величество, это огромное море. Оно то бушует, наступает, то успокаивается и отступает назад. Прошлый год был тяжел. Особенно тяжел он был для союзников. В результате мятежа большевиков Россия вышла из войны. Восточный фронт распался. Румыния была разгромлена немцами. Италия потерпела крупное поражение. Французская армия почти вышла из строя. В результате и нам стало трудно. Вы говорите, мир трещит по швам. В этом виноваты мы сами. Виноваты политики, стоящие у власти. Вы говорите — «дело не в трусости». Отчасти вы правы: одной храбрости не всегда бывает достаточно. Прежде всего нужна дальновидность. Нужна мудрая политика. Но многое зависит и от того, насколько настойчиво, твердо осуществляется эта политика.
Эмир, неторопливо затягиваясь дымом, не сводил с меня глаз. Но в лице его не изменилось ни черточки, и невозможно было определить — подействовали мои слова или нет. Он сидел неподвижно, как зачарованный.
Я продолжал:
— Вот вы говорили о белом царе. По-моему, Россию погубила именно нерешительность белого царя. Ведь большевики родились не в один день. В свое время надо было действовать решительно. Потом уже стало поздно.
— Нет, нет, господин полковник! — Эмир поставил свой чилим на соседний столик и горячо заговорил: — Белый царь преследовал большевиков, как волков. Загонял их в Сибирь. Да зачем далеко ходить… Вот и мы преследуем большевиков, как нечистого духа. Я лично дал указание всем бекам казнить на месте любого бунтаря, сочувствующего большевикам. Сотни людей выслеживают их. Мои ширбача[68] ничем другим не занимаются. В зинданах свободного места не осталось. Кое-где мы построили даже новые зинданы. Все равно не хватает. Как еще действовать смелее?
Я умышленно молчал. Эмир заговорил еще более горячо:
— Моих подданных насчитывается около трех миллионов человек. Будь я уверен, что избавлюсь этим от большевиков, я половину населения согласился бы загнать за колючую проволоку.
Улыбнувшись, я слегка поддразнил эмира:
— Вряд ли это удастся. Лучше уж загнать за колючую проволоку большевиков. Надо решительнее бороться против них.
— Каким образом? — Упершись обеими руками в подлокотники кресла, эмир подался вперед. — Однажды я уже сломал меч. И теперь, поверьте, не знаю, что делать. Если бы я был уверен в удаче, я ни минуты не выжидал бы!
Я начал издалека. Сказал эмиру, что большевики на смертном одре, что они окружены со всех сторон. Затем заговорил о положении в Туркестане, изложил ему стратегический план, составленный нами совместно с представителями «Туркестанской военной организации». И под конец поставил вопрос ребром: какой вклад может внести Бухара в дело борьбы против большевизма?
Эмир долго молчал, размышляя, затем ответил вопросом же:
— Речь, видимо, идет о живой силе, о войсках. Так?
— Да… О войсках, которые можно послать в бой.
Сколько людей Бухара может двинуть на Чарджуй, скажем, самое большее через месяц?
Эмир снова задумался. Он или не знал положения, или не хотел высказываться определенно. Казалось, он ищет выхода, чтобы уйти от прямого ответа. Мое предположение подтвердилось. Он ответил неопределенно:
— Люди — это еще не все. Можно двинуть и десять тысяч, п пятьдесят тысяч… Способных владеть оружием — много. Оружия нет! От вас мы получили всего два каравана — сто тридцать верблюдов — с оружием. А этого слишком мало! Мы обращались к эмиру Хабибулле-хану. «Поможем, не оставим без поддержки братьев мусульман», — ответил он. Обещал прислать винтовки, патроны, порох, десятки опытных офицеров, даже добровольцев. А пока что прислал только несколько человек.
Я постарался вызвать эмира па большую откровенность:
— Допустим, мы возьмем на себя помощь оружием… Какую армию сможет выставить Бухара через месяц?
— Если будет оружие, можно двинуть всех бухарцев.
— Я говорю о кадровых солдатах, настоящих бойцах.
— Кадровые солдаты… Это вопрос трудный. Бухара — государство, которое, в сущности, жило без солдат. Никогда у нас не было большой армии. И месяц, вообще-то говоря, срок небольшой. Но все же, если мои расчеты правильны, можно будет выставить до тридцати тысяч человек. Впрочем, давайте вызовем топчи-баши [69]… Он скажет точно.
Эмир взмахнул колокольчиком. Старик с козлиной бородой распахнул дверь и склонился перед эмиром. Эмир приказал:
— Позови топчи-баши!
Спустя немного времени появился топчи-баши. Эмир посмотрел на него издали суровым взглядом и строго спросил:
— Если у тебя не будет затруднений с оружием, сколько людей сможешь собрать за месяц?
Я встречался уже с командующим, и его мнение мне было известно. Что-то он теперь скажет? Переводя взгляд то на эмира, то на меня, он некоторое время колебался. Затем осторожно начал:
— Если не будет затруднений с оружием, можно будет подготовить тридцать — сорок тысяч человек.
— Тридцать — сорок тысяч?
— Да.
— Слышите, господин полковник? Он говорит: тридцать — сорок тысяч…
Командующий в разговоре со мной называл пятьдесят тысяч человек. Поэтому я заметил, как бы подсказывая ему:
— Может быть, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч?
— Если срок будет немного удлинен, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч.
Эмир строго спросил:
— Какой срок нужен?
— Хотя бы полтора месяца.
— Чтобы через полтора месяца была готова пятидесятитысячная армия! Ступай!
Топчи-баши молча удалился. Эмир повернулся ко мне:
— Этот вопрос решен. Но об оружии позаботьтесь сами. Да, кстати… Я весьма признателен господину генералу и вам лично за то, что вы поддержали нашу просьбу о постройке в Бухаре заводов по изготовлению пороха и патронов. Надеюсь, Лондон не откажет нам в этой помощи. Эти заводы крайне необходимы. Лучше было бы, конечно, построить настоящий оружейный завод. Но, как говорится, пока не достал палку, бей кулаком. Даже и такие заводы намного облегчат наше положение.
Я многозначительно улыбнулся:
— Можно, конечно, построить и оружейный завод. Но, признаться, мы боимся одного: пока эти заводы будут построены, не зальет ли поток большевизма всю Среднюю Азию?
Эмир понял мой намек. Он долго сидел опустив голову, как бы готовясь к ответу. Затем медленно поднял свои опухшие веки и задумчиво заговорил:
68
Ширбача («дети льва») — отряды, созданные бухарским эмиром для борьбы с революционным движением.