— А Холламс Берд? — продолжил Джим, — Это недалеко: в ста милях южнее Уолфиш-Бея. Там родина здоровенных тюленей, клянусь вам в этом. Когда океан становится холодным, они плывут в Холламс Берд, чтобы найти у берега теплые воды. Мы наблюдали, как охотятся там промысловики. Море трепало, швыряло их шлюпки, колотило о скалы, пока они карабкались, держась за натянутый трос. Охотники застали зверей врасплох и положили их штук двадцать ударами деревянных дубинок: ружьем они бы испортили шкуры.
Из трубки Большого Джима вырвались два завитка дыма:
— Они сколачивали состояния — охотники на тюленей. Меха, жир — это дает доход! Те, которых мы встретили, уверяли, что одна команда забила за сезон почти двенадцать сотен тюленей. А нам надо было брать тысячи тонн трески, да и они не наполняли мошну — с нашей трудной работы миллионерами не возвращаются, а, Джо? Но в конце концов есть что вспомнить…
Два ветерана сыпали историями, то и дело возвращаясь к арене своих морских подвигов. И если они не были в настроении говорить или не находили такого, как я, собеседника, то молча разглядывали «великую синеву»: один курил, другой жевал табак, может быть мысленно беседуя с морем. Они окидывали строгим взглядом ультрасовременные промысловые суда, выходящие из Уолфиш-Бея или возвращавшиеся туда, — сверкающие, шикарные суда, как они непохожи были на обшарпанные посудины, на которых когда-то служили эти дна ветерана…
Часто искал их компании один молчаливый готтентот, также занимавшийся рыбным промыслом. Между ними завязывались длинные беседы, где они понимали друг друга с полуслова, говоря на том «морском эсперанто», которое так помогает брататься морякам различного цвета кожи.
Однажды вечером абориген, видимо, живо заинтересовал обоих белых: перестав бросать ему реплики, они целиком превратились в слух. Не в силах следить за монологом, насыщенным щелкающими звуками и гортанными словечками, я воспользовался коротким молчанием, чтобы осведомиться, о чем шла речь. Малыш Джо перевел мне рассказ готтентота:
— Давным-давно, в юности, он жил в Готтептот-Бее. Ловил там рыбу в узких проливах и несколько лет работал на сборе гуано. Нам приходилось встречать его ореховую скорлупку даже в сильное волнение. И ничего он не боялся. Но однажды ночью и он струсил.
Его лодку, получившую пробоину, прибило на удивительный островок. Когда он ступил на сушу, то потерял равновесие. Думаете, от усталости, от долгой болтанки? Нет. Там была маленькая пещера, он прилег, но не мог закрыть глаза: шепот, свист и постоянное колыхание почвы не давали уснуть. Суеверный, как все они, готтентот тогда посчитал себя в жилище духов. Проклятие! Он хотел спуститься назад к лодчонке, поскользнулся, упал и добрался к лодке наполовину вымокший.
Сбив дыхание, он греб футов триста, потом осмелился обернуться: весь остров дрожал на споем фундаменте. Папаша Билль, наш дружок, который одно время жил там, добывая гуано, рассказывал нам, что остров порой трясет так, словно палубу корабля. Он весь просверлен шахтами, туннелями, и морской прибой заставляет его дрожать. Если остров зовут Меркурий, так это потому, что под ударами воли он подвижен, как ртуть[1]. Но пытайтесь объяснять готтентоту, что там нет ничего сверхъестественного: он ни за что не отречется от своего.
ЖЕСТОКОЕ БЕЗБРАЧИЕ ТЮЛЕНЕЙ
К северу от Свакопмунда находятся соляные копи. Под жгучим небом, в царстве песка эти чистые шахты, их сверкающие крепежные столбы выглядят довольно странно. Немного дальше видны уходящие в море деревянные эстакады, привлекающие миллионы капских бакланов, а иногда и других пролетных птиц, с готовностью откладывающих там гуано. И наконец мы попадаем на мыс Кросс — убежище оригинальных ушастых тюленей, уже упомянутых в рассказе об островах. Это arctoceplialus pusillus из большого семейства морских слонов и морских львов… От обычных тюленей они отличаются большей величиной, более длинными конечностями, которые позволяют им ловко передвигаться, и очаровательными торчащими ушками. Нежная и топкая шерсть с проседью, усеянная белыми пятнышками, которые покрывают тюленей до самой головы, прядает особую ценность их шкурам, известным на наших рынках под именем морской выдры.
Откуда и когда они пришли? И почему заняли побережье Юго-Западной Африки? Вероятно, их колыбель была где-то у полюса, вернее, у обоих полюсов, потому что ушастых тюленей встречают также на Аляске. Им это место побережья, вероятно, понравилось своими скалами, выступающими из океана и дающими хорошее пристанище.
От 80 до 100 тысяч тюленей резвилось на моих глазах, не обнаруживая никакого желания уходить при моем появлении. Они плавали группами, выбрасывая вверх маленькие фонтаны воды, возвращались на свои каменные лавки, дрались и мирились — жертвы вечной горячности, причина которой далеко но банальна… Старики в возрасте пяти и более лет завладевают самками — до двадцати на одного самца — и ведут себя, словно султаны, ревниво следящие за своими гаремами. Следовательно, молодые самцы обречены на безбрачие; это и вызывает их ярость.
Конечно, некоторые пытаются мошенничать, распутничать с какой-нибудь супругой вожака, уведя со в открытое море, где, впрочем, флирту не хватает комфорта. Нарушители подвергаются жестоким репрессиям! А весьма спокойные ветераны мирно предаются любви со своими покорными подругами на лежбищах; любовные игры длятся по нескольку месяцев и истощают самцов; они теряют часть жира, отлагающегося под кожей, особенно у шеи.
Подобный цинизм удесятеряет силы лишенных ласки юнцов — min тратят энергию как могут, не имея права посвятить себя Эросу, И это каждое утро толкает молодых самцов на роковой поступок. Первый проблеск на востоке служит сигналом, тюлени внезапно налипают плыть толпой к пляжу… своей Голгофе.
Там их поджидают, лежа ничком в песчаных ямах, готтентоты топнар. Они позволяют тюленям приблизиться. А потом вооруженные длинными палками зверобои выпрыгивают из засады. На счету каждая секунда, потому что страх быстро гонит зверей назад.
Готтентоты бьют по мордам — самому чувствительному месту; от простого шока тюлени падают в обморок. На берегу остается двадцать — тридцать жертв, иногда до пятидесяти. Потом оглушенных вверен убивают, а туши разрубают на части.
Но аборигенов, набивших руку на таких молниеносных нападениях, сейчас осталось мало. Между тем когда-то зверобоев было даже слишком много… И вот вмешались белые. Немец-концессионер получил право на организацию этой необыкновенной охоты а пределах 10 тысяч голов в год. Он руководил последними опытными промысловиками из топнар.
Меха, которые здесь добывались и оценивались от тридцати до пятидесяти долларов за штуку, потом превращались в шикарные манто стоимостью по полторы-две тысячи долларов для элегантных женщин с Парк-Лейн. Сами же готтентоты с незапамятных времен добывали из тюленей только жир, не пренебрегая, впрочем, хорошими кусками мяса. Еще сохранились их старинные железные котлы вместимостью по пятьсот литров — шедевры, если вспомнить о примитивных средствах их изготовления.
Куда же подевалось большинство отважных китобоев и охотников на тюленей? В Уолфиш-Бее остались только обычные рыбаки да у мыса Кросс — горсточка деградировавших зверобоев. Остальные переселились в опасную, убийственную страну, принадлежавшую их братьям-охотникам, — в тот почти неизведанный край, один вид которого дал повод европейским морякам называть его многозначительно «Берегом скелетов»…
В ПУСТЫНЕ НАМИБ
Это как нельзя более верное название: вереница скелетон действительно протянулась вдоль берега сердитого океана — кости людей, потерпевших кораблекрушение, надеявшихся найти спасение, по скончавшихся после жестокой агонии.