– И все ж я чуял его запах все время, пока мы на постоялом дворе были.
– Надоеда – вот кто он, – вздохнул Леопард, следя за тем, как малый выскользнул из дверного проема – слишком натужно следил. Малый не высок, но достаточно тощ, чтобы сойти за высокого. Кожа темная, как тень, красная мантия, завязанная у горла, доходила до бедер, выше локтей ленточные красные перетяжки, на запястьях золотые браслеты, полосатая юбка вокруг талии. Он носил лук и стрелы Леопарда.
– Спас его от пиратов то ли в третьем, то ли в четвертом плаванье. Теперь отказывается оставить меня в покое. Клянусь, его ко мне ветром прибивает.
– По правде, Леопард, когда я говорил, что то и дело чуял его, я имел в виду – чуял его на тебе.
Леопард прыснул смехом – коротко, как ребенок, пойманный в миг, когда он готов был набедокурить.
– У причудливых зверей причудливые позывы, Следопыт. В его руках мой лук, когда я своими не владею, и он всегда находит меня, куда бы я ни пошел. Кто знает, кроме богов? Может, станет рассказывать восхитительные сказки про меня, когда меня не станет. Я пописал на него, помечая, что он – мой.
– Что?
– Шутка, Следопыт.
– Шутка не означает неправды.
– Я же не животное.
– С каких это пор?
Я удержался от расспросов, не второй ли это малый, кого он с пути сбивает, мол, тот безо всякой надежды в ожидании чего-то, чего ты ему никогда не дашь, потому как то, что ты даешь, это вовсе не то, твои глаза его глаза видят, твой слух внимает всему, что он говорит, твои губы для его губ, все то, что ты ему дать и у него отнять способен, и ничего из того, что ему нужно. Или он твой десятый? Вместо этого сказал:
– Где этот работорговец?
Работорговец был с севера, тайно торговал с Нигики, но он и его караваны, полные свежих рабов, устроили лагерь в долине Увомовомовомово, меньше чем в четверти дня пути от Малакала, а то и быстрее, коль скоро всего и надо-то было, что по склону спуститься. Я спросил Леопарда, не испытывает ли этот человек страха перед бандитами.
– Как-то раз шайка воров попыталась ограбить его возле Темноземья. Приставили ему нож к горлу и смеялись, что у него всего три охранника, с кем они легко расправились, и как же это так, что у самого Барышника при себе нет никакого оружия при таком-то товаре? Воры ускакали на конях, но работорговец с помощью говорящего барабана сообщил, куда направились воры, еще до того, как они до ворот доскакали. К тому времени, когда в ворота въезжал Барышник, три грабителя были прибиты к ним гвоздями, кожа у них на животах распластана, а кишки свисали из них на всеобщее обозрение. Нынче он водит караваны в сопровождении всего четырех человек, что кормят рабов на пути к побережью.
– Я уже пылаю к нему великой любовью, – сказал я.
На цыпочках миновал хозяйку постоялого двора: она пару дней назад уведомила меня, что я на два дня задержал плату, и, обхватив руками свои могучие груди, сказала, что есть и иные способы расплатиться. У себя в комнате я собрал плащ из козлиной шкуры, два бурдюка с водой, немного орехов в мешочке и два ножа. И вылез через окно.
Мы с Леопардом отправились на своих двоих. Пришлось одолеть первый спуск, пройтись немного по ровной земле, потом опять одолеть крутой спуск и, спускаясь по скалистым холмам, выйти прямо в долину. Леопард в жизни не ездил на спине другого животного, а у меня в жизни своих лошадей не было, хотя нескольких я и крал. На подходе к воротам я заметил, что малый шагает за нами, все так же прыгая от одной древесной тени к другой, прячась за пеньками развалин старинных башен, стоявших тут задолго до того, как Малакал стал Малакалом. Однажды я ночевал тут. Духи были приветливы, а может, им все равно было. Руины оставили люди, постигшие секреты металлов и умевшие вырубать черный камень. Стены безо всякого раствора, просто кирпич поверх кирпича, порой они изгибались в купол. Какой-нибудь житель Песочного моря, кто века считал, сказал бы, что старинному Малакалу веков шесть, а может, и больше. Понятное дело, в те времена стены были нужны людям столько же, чтоб за ними укрываться, сколько и чтоб из них не выпускать. Оборона, богатство, власть. В ту единственную ночь я смог постичь старый город: прогнившее дерево дверных проемов, ступени, переулочки, проходы, водоводы для чистой воды и водосливы для нечистот – все это внутри стен в семьдесят шагов высотой и в двадцать шагов толщиной. А потом в один день все жители старого Малакала пропали. Вымерли, сбежали – этого ни один гриот не помнит и не знает. Ныне кварталы искрошились в щебень, который заставлял петлять туда-сюда, вокруг, назад и вниз там, где когда-то была улочка, застревать в тупиках, откуда некуда было идти, кроме как назад возвращаться, только возвращаться – куда? Лабиринт. Малый, до того державшийся позади нас, тут пропал.