Грей приподнялся вместе с девушкой; ее пышные груди прижимались к его коже, и вожделение стало невыносимым. Когда он легонько прикусил ей шею, она застонала и опустила голову, целуя ему ключицу, а ее руки блуждали по его брюшному прессу. Потом он, заглянув ей через плечо, опустил глаза и увидел не гладкий изгиб спины, а чешуйчатую кожу и зубчатый хребет, как у рептилии. Живот у Грея скрутило, он попытался отпихнуть соблазнительницу, но та почему‑то оказалась слишком тяжелой. Грей задыхался под ее весом и никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха.
Он подскочил в постели, задыхаясь и понимая, что все это ему просто приснилось. Бисеринка пота катилась по лбу, свидетельствуя о том, насколько реалистичным был кошмар. Несмотря на ужасный финал, тело пылало желанием, трепеща при одном воспоминании о прикосновениях девушки.
У Доминика пересохло во рту, и он отправился в ванную попить воды. На этот раз он увидел незнакомку в зеркале, когда включил свет: она стояла у него за спиной с тем же выражением лица, что было у нее в самолете. Каждая ее восхитительная черта молила о помощи.
Она исчезла, прежде чем глаза приспособились к свету: затянувшийся сон, оживший призрак, мучивший его одинокими ночами. Как в детстве, Грей проверил, нет ли кого за занавеской душа, потом ополоснул лицо и навис над раковиной. Вода текла по подбородку, а он таращился на собственную небритую физиономию, взъерошенные темные волосы, сонные глаза, на шрамы и татуировки, края которых вылезали со спины на трицепсы.
Он вернулся в постель и погрузился в гул ночных телепередач. Пульс постепенно замедлялся, возвращаясь к норме. Память о сне бледнела, сменяясь энтропией глухих ночных часов, и Доминику казалось, что он единственный бодрствующий человек на земле. Но от одного ощущения так и не удалось избавиться – и это было ощущение мягких губ незнакомки на его губах и щекотавших ему грудь шелковистых волос, когда он прижал девушку к себе.
Глава 12
Виктору хотелось, чтобы Грей поскорее ушел. Профессор не то чтобы устал, просто две вещи требовали от него полного внимания: абсент и собственное прошлое. Он никогда не позволял себе слишком глубоко погрузиться ни в одну из них в присутствии напарника или любого другого свидетеля.
Вначале абсент. Расстегнув воротник рубашки, Виктор развалился на диване и пил до тех пор, пока прохладный жидкий огонь не распалил его мозг, подготовив к предстоящему путешествию в особый закуток памяти, более мрачный и тайный, а еще – более личный, чем почти все остальные.
Грей спрашивал у Виктора, каким образом человек, занимающийся магией, мог оказаться вовлечен в подобные убийства, но получил недостаточно откровенный ответ. Профессору действительно была пока не вполне понятна связь, которая тут существовала, но он утаил от напарника, что существует одна область магии, которая действительно изучает силы тьмы и призывает их.
Сценарий маловероятный, но приходилось признать, что лишь в нем на данный момент есть хоть какой‑то смысл. Однако, прежде чем рассказать об этом хоть Грею, хоть кому‑нибудь еще, нужно удостовериться, что дела обстоят именно так. Ведь Виктор и сам когда‑то баловался именно таким видом магии и предпочел бы, чтобы эта глава его жизни осталась в прошлом.
Абсент мягко закружился в бокале, подчиняясь опытной руке Радека. А потом успокоился, увлекая взгляд в свои мутные глубины, и Виктор начал вспоминать.
Виктор Радек рос и взрослел под длинной тенью железного занавеса, и все детство наблюдал, как любимая Чехословакия все глубже и глубже погружается в удушающие объятия социализма. Его династия принадлежала к мелкому богемскому дворянству Австро-Венгерской империи, а в 1918 году, когда образовалась Чехословацкая республика, превратилась в семью преуспевающих торговцев и банкиров. С приходом коммунистов Радеки утратили титул, оставшись при этом богатыми до неприличия.
Виктор любил каждую статую, каждый замок, каждый готический собор своей страны. Он любил красоту и культуру Праги, любил средневековые городки, прячущиеся по лесам, будто сундуки с сокровищами, любил причуды Чехии, ее мастеров литературы, ее странную зачарованность смертью. Но его соотечественники страдали. Чехи переживали оккупацию тяжелее большинства народов, ведь у них не было даже религии, в которой можно черпать силы. Виктора и поныне поражало, что страна, чьи пейзажи и архитектура пропитаны мистикой, умудряется оставаться одним из самых светских государств в мире.