Ночь все длилась, я куда-то плыл темной ночью к темнеющему берегу. Сколько это продолжалось – не готов сказать, просто загребал, как автомат, точнее, как с трудом работающий автомат. Всегда ли я был в сознании, или впадал в какой-то транс, или вообще отключался – не знаю. Если и отключался, то и в этой отключке всё было, что и наяву – темнота, холод, усталость, вкус крови во рту, иногда влезающий в предыдущий вкус горечи, автоматическое продвижение. А куда – тоже не готов сказать. В общем, греб, наяву или в отключке, пока нога не ощутила под собой опору.
Вот когда я это почувствовал, то замученный холодом и усталостью мозг наконец вышел из этого состояния и выдал, что на моем пути островков нет – значит, это я у берега где-то, потому что близ берега бывают большие камни. С такого ступишь – и ухнешь по шею или даже с головой, если ростом невелик. Я поводил плохо слушающимися ногами по опоре – да, есть площадка, где-то метр на метр будет. Дальше я не щупал, побоявшись сорваться с камня. От плота я не оторвусь, но захлебнуться в таком состоянии вполне возможно. Да, сквозь тьму впереди виден обрыв. А другого пейзажа здесь быть и не может. Весь берег от города до Кабардинки обрывистый. Под ним, конечно, есть участок галечного пляжа, где на шаг, где на десять, но все такое же. Лучше только уже в самой Кабардинке, ибо туда в море впадает река Дооб, устье которой – это уже приличный пляж большой ширины, может, метров триста или больше. Бывал я на нем еще в детстве, потом он мог казаться прямо гигантским, даже больше, чем есть. Нельзя исключить и этого. Но все равно. Я ведь не танк с собой тащу, а всего лишь себя.
Метров через двадцать, показавшихся мне верстой, я добрался до уреза воды. Да, если дальше – уже все, сухие камни. При этом я отодвинулся в сторону от плотика. А вот теперь что делать? Нужно сидеть и ждать рассвета. По-другому нельзя, как бы ни хотелось вылезти и обсушиться. И причина этому – противодесантная оборона, которая может быть тут. Немецких десантов ждут, потому под этой галькой может оказаться противопехотная мина в цементном корпусе, чуть дальше – проволока или «чеснок», а сверху на пляжик может глядеть Дегтярев. Услышит его наводчик, что я ползу, камнями шуршу, и вдарит на шум, а потом спросит: «Стой, кто идет?» А уже никто не идет, все лежат и воют, не в силах встать. Поэтому надо сидеть и ждать, когда рассветет: тогда и мину с проволокой можно увидеть, да и пулеметчик сначала спросит, а потом выстрелит. Ночью-то будет наоборот. Но как же с точки зрения возможности задубеть от холода? А никто не обещал, что будет легко и приятно. Поэтому я сидел в воде и ждал рассвета.