Поступивший из Москвы от высшего партийного руководства официальный сигнал был предельно ясен: статус Нагорного Карабаха изменен не будет. Так почему же Казарян и другие несколько недель надеялись, что Горбачев согласится с их требованиями? Возможно, тот факт, что члены Политбюро приехали в Ереван и разговаривали с митингующими, был воспринят как уступка со стороны Москвы. А может, они верили, что их "власть народа" оказалась настолько могучей, что заставит Политбюро передумать.
Руководство армянской компартии находилось в сложном положении, вынужденное балансировать между требованиями Москвы и толпы. Нельзя сказать, что руководство Армении в принципе было против идеи объединения Нагорного Карабаха и Армении, просто разразившийся кризис стал серьезной угрозой для их собственной власти. Бывший высокопоставленный партийный руководитель Грант Восканян говорит, что ереванское руководство было предупреждено о готовящейся кампании протеста в Степанакерте, но оно просто не могло поспеть за бурно развивающимися событиями:
"Мы знали о существовании этой проблемы. Но мы договорились [с партийным руководством Степанакерта], что они нас предупредят заранее, когда будет приниматься решение об отделении от Азербайджана. Однако, как потом выяснилось, они просто поставили нас перед фактом, когда резолюция была уже принята. Я позвонил Генриху Погосяну и сказал: "Послушай, если вы должны были это сделать, почему же нам ничего не сказали?" Он извинился и ответил, что "все получилось так спонтанно, что у нас просто не было времени [вас предупредить]" (25).
22 февраля первый секретарь ЦК Компартии Армении Демирчян объявил по республиканскому телевидению, что требование о воссоединении не может быть удовлетворено и что "дружба между народами является нашим бесценным богатством и гарантией будущего развития армянского народа в семье братских советских народов" (26). Когда же его наконец вынудили выступить перед митингующими на Театральной площади, Демирчян выглядел крайне раздраженным и даже бросил в толпу риторический вопрос: неужели люди считают, будто Карабах "лежит у него в кармане".
Задача двух командированных в Ереван эмиссаров Политбюро Анатолия Лукьянова и Владимира Долгих была не менее сложной. Им предстояло донести до армян жесткое заявление о нерушимости советских границ, но они должны были также вступить в диалог в духе "нового мышления". Но никого не интересовала их задача. Когда Долгих собрался выступать на Театральной площади, ему пришлось даже прибегнуть к помощи поэтессы Сильвы Капутикян, которая обратилась к митингующим с просьбой уважительно выслушать человека из Москвы. Это было яркой иллюстрацией того, как таял престиж советской власти в Армении.
Горбачев и писатели
Для Михаила Горбачева и его коллег армянское восстание стало полнейшей неожиданностью. Это видно из стенограмм двух заседаний Политбюро того периода: от 29 февраля и 2 марта 1988 года, опубликованных в 1992 году вместе с тысячами других кремлевских документов. Из них мы можем дословно узнать, как члены Политбюро пытались совладать с начальной фазой кризиса.
Вступительное слово, с которым Горбачев выступил на заседании Политбюро 29 февраля, было довольно неопределенным. Он заявил коллегам, что выдвинутые армянами требования неприемлемы, но в то же время он доволен тем, что демонстрации носят мирный характер: "Должен сказать, что даже когда на улицы Еревана вышло полмиллиона человек, армянский народ продемонстрировал высокую дисциплину и не проявил антисоветских настроений".
Давая общую оценку предпосылок карабахского спора, советский лидер выразил понимание испытываемого армянами чувства исторической несправедливости: "Я лично вижу две причины: с одной стороны, это множество совершенных ошибок в самом Карабахе плюс эмоциональная причина, глубоко сидящая в [армянском] народе. Все, что произошло с этим народом на протяжении его истории, не забыто, и поэтому все их тревоги провоцируют такую вот реакцию" (27).
Советский лидер, видимо, чувствовал, что за пределами России высокообразованные армяне были наиболее преданными сторонниками его политических реформ. Поэтому, принимая решение оставить Нагорный Карабах в составе Азербайджана, он постарался умиротворить армян обещаниями провести в автономной области преобразования в сфере политики, экономики и культуры.
Однако это заявление не произвело никакого эффекта ни в Армении, ни в Азербайджане. Возможно, оно имело бы больший успех, если бы Горбачев пустил в ход свое личное обаяние, благодаря которому он завоевал огромную популярность на Западе. Однако в собственной стране он сохранял привычную для большинства советских лидеров высокомерную отстраненность.
Горбачев ни разу не посетил регион, ни разу не выступил с комментариями по поводу ситуации в Карабахе, не дал ни одного интервью. 26 февраля Горбачев подписал "Обращение к трудящимся, к народам Армении и Азербайджана", которое зачитывалось в обеих республиках командированными членами Политбюро. Обращение зиждилось на помпезном и пустом призыве уважать советскую дружбу народов: "Ни одна мать не согласиться с тем, чтобы ее детям угрожали национальные распри взамен прочных уз дружбы, равенства, взаимопомощи – поистине великого достижения социализма", говорилось в обращении.
В день, когда этот документ был опубликован, Горбачев принял в Кремле двух армянских писателей – Зория Балаяна и Сильву Капутикян. На встрече присутствовал советник Горбачева Георгий Шахназаров. Сам Шахназаров происходил из знатного рода нагорно-карабахских армян – и этот факт естественным образом вызывал подозрения в Азербайджане. Тем не менее, судя по его мемуарам, Шахназаров был воспитан в духе советского армянского интернационализма, выкованного в Баку и Москве. Он пишет, что был против отделения Нагорного Карабаха от Азербайджана и выступал за придание ему чуть более высокого статуса автономной республики.
Встреча с писателями проходила далеко не гладко. Вот как описывает Шахназаров ее начало: "Беседа с места в карьер приняла прямой, временами даже жесткий характер, хотя велась в дружелюбном тоне. "То, что происходит вокруг Карабаха, – сказал Михаил Сергеевич, – это удар нам в спину. С трудом приходится сдерживать азербайджанцев, а главное – создается опасный прецедент. В стране несколько десятков потенциальных очагов противостояния на этнической почве, и пример Карабаха может толкнуть на безрассудство тех, кто пока не рискует прибегать к насильственным средствам" (28).
Армянские писатели были одновременно преданными членами Коммунистической партии и армянскими националистами, будучи при этом очень разными по характеру. Зорий Балаян, писатель и журналист, собственный корреспондент "Литературной газеты" в Армении, был главным и бескомпромиссным идеологом карабахского движения. Для него весь карабахский конфликт оказался лишь частью более масштабной проблемы, связанной с угрозой, которую несет "Великий Туран" символ владычества тюркских народов Армении и всему "цивилизованному миру".
В интервью в 2000 году он убежденно выстроил в цепь доказательств существования пантюркистской угрозы столь разные события, как геноцид армян 1915 года, правление азербайджанского президента Алиева и недавнее убийство в Стамбуле двух британских футбольных болельщиков фанатами турецкой команды. Вот выдержка из его описания встречи с Горбачевым.