Манин уже снова забрался на трибуну. В переносном смысле. Он взял в руки нечто вроде подноса, на котором лежал наш Геракл.
— Вот, — сказал он.
Надо снова отвлечься, вы уж меня простите. Геракла нашли при мне. Правда без моего участия. Шурочка тогда подошла к одной нашей девочке, что обскребывала ножом угол каменной плиты и вдруг закричала ей: «Стоп».
Все, разумеется, прекратили работу. Такой крик мог означать лишь одно — бесценный клад!
Но это был не клад. Просто зоркий взгляд Шурочки уловил в желтой породе инородное вкрапление. Это большое искусство. В первые дни мне могла попасться какая-нибудь ценная керамика и я бы ни за что не догадался, что это — не обычная порода. У тех, кто ездит в экспедицию не первый год, вырабатывается буквально чутье на такое. Чуть потемнее или чуть посветлее. Чуть другая фактура, какая-то полоска, которую вряд ли могла прочертить природа…
Оказалось — голова небольшой статуэтки. Вернее половина головы — кто-то ударил по ней молотком. Потом показалась рука. Шурочка работала щетками и кистью, а прибежавший Манин почему-то велел собирать на поднос всю пыль, ни крошки не выбрасывать. Тогда я еще не знал, что Манин предусмотрел сегодняшний день. Свойство большого ученого — предусматривать.
И вот сейчас на столе перед машиной лежал поднос. На подносе осколки статуэтки, которую мы отыскали в тот день, и еще кучка породы — крошек мрамора и песка, что лежали на той же плите, что и статуэтка. Состояние ее было настолько прискорбное, что даже такой знаток античности, как Борис, сказал: «Вернее всего Геракл. Но не гарантирую. Может быть и Дионис». Представляете, какой разброс? Воинственный герой или бог виноделия.
— Сейчас, — сказал Игорек, — который, почесывая седую бородку, возился в панели. — Одну минутку.
— На что мы надеемся, — Манин воспользовался паузой. — Мы надеемся, что вот эти мраморные крошки и осколки хранят память о своем прошлом…
— О куске мрамора? — спросил кто-то из ребят.
— А почему должна быть только одна память? — ответил вопросом Манин. — Вот вы, например, неужели вы помните только тот день, когда пошли в школу? А первый урок по алгебре, поездку в пионерский лагерь, первый поцелуй под тополем…
Кто-то засмеялся. Умеют у нас ценить профессорские шутки.
— И каждый предмет может помнить несколько стадий своего существования. Серебряная ложка могла раньше быть монетой или несколькими монетами, из которых ее переплавили. А еще раньше она могла быть серебряным кубиком… и лишь в самом начале своего существования на поверхности земли она была слитком серебра. Понятно?
Всем было понятно.
— Значит если у нас появилась возможность, — Манин широким жестом сеятеля показал на машину, — восстановить память предмета и попытаться ее активизировать, то есть вернуть ему ту форму, которую он имел когда-то, то мы должны научиться варьировать эти слои памяти…
Тут машина зажужжала, включилась, Игоречек сказал Манину, что можно переходить к практической демонстрации, Макар был серьезен, словно запускал спутник номер один с любимой девушкой на борту, даже Кролик проснулся.
Игоречек вставил поднос с осколками Геркулеса в печку. То есть это была не печка, но у меня возникло ощущение, что я смотрю на русскую печь. Жужжание усилилось, и Игоречек с Кроликом уселись за пульт и начали колдовать.
Вообще-то времени прошло немного. Наверное, минут десять. Мне они казались бесконечностью. Ведь когда человеку показывают фокус, ему обычно не дают опомниться. Чтобы не увидел ниточек или запасной колоды. Здесь нам ничего не показывали, но и не спешили. Мне все хотелось пошутить, сказать, что у них там лежит запасной Геркулес. Я понимал, что это недозволительная шутка. Еще Борису так можно пошутить, а мне не простят. Поэтому я молчал. Мать вечером мне рассказала, что напряжение в сети село, видно Игоречек не учел возможностей нашей станции. Но в основном все прошло незамеченным. У нас происходило событие космического значения, а они, видите ли, ничего не заметили. Хотя наверное до сих пор где-нибудь в Новой Гвинее есть племена, которые не подозревают, что люди уже побывали на Луне. Ведь может так быть?
В гараже было жарко, воздух снаружи был неподвижен. Восемь часов, а жарко как в обед. Я подумал, что завтра-послезавтра погода должна испортиться. У меня на этот счет предчувствия.