— А у вас есть доказательство этого преступления?
— Нет, монсеньер, виновница…
— Виновница?
— Я хочу сказать, что особа, которая отстаивает свои права на тюльпан, находится в соседней комнате.
— Там? А какого вы о ней мнения, господин ван Систенс?
— Я думаю, монсеньер, что ее соблазнила приманка в сто тысяч флоринов.
— И она предъявляет свои права на тюльпан?
— Да, монсеньер.
— А что она говорит в доказательство своих требований?
— Я только хотел было ее допросить, как ваше высочество изволили прибыть.
— Выслушаем ее, господин ван Систенс, выслушаем ее. Я ведь верховный судья в государстве. Я выслушаю дело и вынесу приговор.
— Вот и нашелся царь Соломон, — сказал, поклонившись, ван Систенс и повел принца в соседнюю комнату.
Принц, сделав несколько шагов, вдруг остановился и сказал:
— Идите впереди меня и называйте меня просто господином.
Они вошли в кабинет.
Роза продолжала стоять на том же месте, у окна, и смотрела в сад.
— А, фризка, — заметил принц, увидев золотой головной убор и красную юбку Розы.
Роза повернулась, услышав шум, но она едва заметила принца, усевшегося в самом темном углу комнаты.
Понятно, что все ее внимание было обращено на ту важную особу, которую звали ван Систенс, а не на скромного человека, следовавшего за хозяином дома и не имевшего, по всей вероятности, громкого имени.
Скромный человек взял с полки книгу и сделал знак Систенсу начать допрос.
Ван Систенс по приглашению человека в лиловом костюме начал допрос, счастливый и гордый той высокой миссией, что ему поручили:
— Дитя мое, вы обещаете мне сказать истину, и только истину об этом тюльпане?
— Я вам обещаю.
— Хорошо, тогда рассказывайте в присутствии этого господина. Господин — член нашего общества садоводства.
— Сударь, — промолвила Роза, — что я вам могу еще сказать, кроме уже сказанного мною?
— Ну, так как же?
— Я опять обращаюсь к вам с той же просьбой.
— С какой?
— Пригласите сюда господина Бокстеля с его тюльпаном; если я не признаю цветок своим, обещаю откровенно об этом сказать; но, если это будет мой тюльпан, я буду требовать его возвращения. Я буду требовать, даже если бы для этой цели мне пришлось пойти к его высочеству штатгальтеру с доказательством в руках.
— Так у вас есть доказательства, прекрасное дитя?
— Бог — свидетель моего права на тюльпан, и он даст мне в руки доказательства.
Ван Систенс обменялся взглядом с принцем, а тот с первых же слов Розы стал напрягать свою память: ему казалось, что он уже не в первый раз слышит этот голос.
Один из офицеров ушел за Бокстелем.
Ван Систенс продолжал допрос.
— На чем же вы основываете, — спросил он, — утверждение, что черный тюльпан принадлежит вам?
— Да очень просто — на том, что я его лично сажала и выращивала в своей комнате.
— В вашей комнате? А где находится ваша комната?
— В Левештейне.
— Вы из Левештейна?
— Я дочь тюремщика крепости.
Принц сделал движение, как будто говорившее: "Ах, да, теперь я припоминаю".
И, притворяясь углубленным в книгу, он с еще большим вниманием, чем раньше, стал наблюдать за Розой.
— А вы любите цветы? — продолжал ван Систенс.
— Да, сударь.
— Значит, вы ученая цветоводка?
Роза колебалась минуту, затем самым трогательным голосом сказала:
— Господа, я ведь говорю с благородными людьми?
Тон ее голоса был такой искренний, что и ван Систенс и принц одновременно ответили утвердительным кивком.
— Ну, тогда я вам скажу. Ученая цветоводка не я, нет. Я только бедная девушка из народа, бедная фризская крестьянка, еще три месяца назад не умевшая ни читать, ни писать. Нет, тюльпан был выращен не мною лично.
— Кем же он был выращен?
— Одним несчастным заключенным в Левештейне.
— Заключенным в Левештейне? — спросил принц.
При звуке этого голоса Роза вздрогнула.
— Значит, государственным преступником, — продолжал принц, — так как в Левештейне заключены только государственные преступники.
И он снова принялся читать или, по крайней мере, притворился, что читает.
— Да, — прошептала, дрожа, Роза, — да, государственным преступником.
Ван Систенс побледнел, услышав такое признание при подобном свидетеле.
— Продолжайте, — холодно сказал Вильгельм председателю общества садоводов.
— О сударь, — обратилась Роза к тому, кого она считала своим настоящим судьей, — я должна признаться в очень тяжком преступлении.
— Да, действительно, — сказал ван Систенс, — государственные преступники в Левеиггейне должны содержаться в одиночных камерах.
— Увы, сударь.
— А из ваших слов можно заключить, что вы, как дочь тюремщика, воспользовались вашим положением и общались с ним, чтобы вместе выращивать цветы.
— Да, сударь, — растерявшись прошептала Роза, — да, я должна признаться, что виделась с ним ежедневно.
— Несчастная! — воскликнул г-н ван Систенс.
Принц поднял голову и посмотрел на испугавшуюся Розу и побледневшего председателя.
— Это, — отчеканил он своим холодным тоном, — это не касается членов общества садоводов: они должны заниматься черным тюльпаном, а не государственными преступлениями. Продолжайте, девушка, продолжайте.
Ван Систенс красноречивым взглядом поблагодарил от имени тюльпанов нового члена общества садоводов.
Роза, ободренная подобной поддержкой незнакомца, рассказала обо всем, что произошло в течение последних трех месяцев, обо всем, что она сделала, обо всем, что она выстрадала. Она говорила о суровости Грифуса, уничтожившего первую луковичку, и об отчаянии заключенного, о предосторожностях, которые она приняла, чтобы вторая луковичка расцвела, и о терпении заключенного, о его скорби во время их разлуки и о его попытках уморить себя голодом из-за того, что он ничего не знает о своем тюльпане; о его радости, когда они помирились, и, наконец, об их крайней растерянности, когда они увидели, что у них украли черный тюльпан через час после того, как он распустился.
Все это было рассказано с глубокой искренностью, которая, правда, оставила бесстрастным принца, если судить по его внешнему виду, но произвела глубокое впечатление на г-на ван Систенса.
— Но, — сказал принц, — вы ведь только недавно знакомы с этим заключенным?
Роза широко раскрыла глаза и посмотрела на незнакомца, укрывшегося в тени, будто он хотел избежать ее взгляда.
— Почему, сударь? — спросила она.
— Потому что прошло только четыре месяца, как тюремщик и его дочь поселились в Левештейне.
— Да, это правда, сударь.
— А может быть, вы и просили о перемещении вашего отца только для того, чтобы следовать за каким-нибудь заключенным, которого переводили из Гааги в Левештейн?
— Сударь… — начала, покраснев, Роза.
— Договаривайте, — сказал Вильгельм.
— Я сознаюсь, я знала заключенного в Гааге.
— Счастливый заключенный! — улыбаясь заметил Вильгельм.
В это время вошел офицер, посланный за Бокстелем, и доложил принцу, что тот, за кем его отправили, следует за ним с тюльпаном.
XXVII
ТРЕТЬЯ ЛУКОВИЧКА
Едва офицер успел доложить о приходе Бокстеля, как тот уже вошел в гостиную г-на ван Систенса в сопровождении двух людей: они внесли в ящике драгоценную ношу и поставили ее на стол.
Принц, извещенный о том, что принесли тюльпан, покинул кабинет, прошел в гостиную, полюбовался цветком, ничего не сказал, вернулся в кабинет и молча занял свое место в темном углу, куда он сам поставил себе кресло.
Роза, трепещущая, бледная, полная страха, ждала, чтобы ее тоже пригласили посмотреть тюльпан.
Она услышала голос Бокстеля.
— Это он! — воскликнула девушка.
Принц сделал ей знак, чтобы она взглянула сквозь приоткрытую дверь в гостиную.
— Это мой тюльпан! — закричала Роза. — Это он, я его узнаю! О, мой бедный Корнелиус!