Оставив детей на санях, мужчины и женщины столпились перед гетманом и его свитой.
- Люди! - произнес Юрась. - Правобережная Украина - отныне ваш дом, ваш край! Отсюда большинство из вас вышли, сюда и вернулись. Селитесь в Корсуне, в ближайших селах, живите вольно, богато!.. Хватит вам гнуть спину перед богопротивным поповичем - Самойловичем, которого я, даст бог, одолею и, рано или поздно, притащу сюда на аркане на справедливый суд народа и суд божий!.. Властью, данной мне султаном турецким Магометом, я буду защищать вас от него, от его приспешников, от царских воевод и польских панов! У вас теперь один хозяин - я, гетман и князь Украины, вызволенной из ляшской неволи моим отцом Богданом Хмельницким! А кто из вас посмеет не подчиниться полковнику или отважится на отпор его людям, тот будет нещадно бит или казнен!.. Вам понятно?
- Понятно, пан гетман, - вылез вперед неугомонный Иваник. - Вот только одну малость никак не докумекаю, знаешь-понимаешь...
- Ну, что именно?
- А ежли на нас нападут татары аль, примером, турки... Как тогда? Давать им отпор аль беспрепятственно позволить заарканить себя и покорно идти на галеры?.. А, примером, жинкам нашим да девчатам - в ихние гаремы?..
Юрась Хмельницкий уставился тусклыми глазами на Иваника, как на какое-то диво. Долго молчал. Потом громко воскликнул:
- Дурак! Турки и татары - мои союзники! Они не трогают моих подданных. Они пришли на нашу землю не для того, чтобы порабощать, а для того, чтобы освобождать!
- Нашу душу от тела, знаешь-понимаешь, - не удержавшись, буркнул Иваник и, увидав, как дернулась рука гетмана к сабле, проворно шмыгнул в толпу, где Зинка тут же наградила его сильнейшим тумаком в спину, чтобы не был таким умником.
Вперед выехал полковник Яненченко.
- Люди! Сейчас вас разведут по хатам, где вы сможете обогреться и пожить до того времени, когда окончательно выберете себе пристанище... Но перед этим я хочу отобрать несколько хлопцев и девчат для службы в замке... Вот ты!.. И ты!.. И ты!..
Он указывал пальцем прямо в настороженные глаза парубков и девушек, и те, побледнев, пятились, пытаясь спрятаться среди односельчан, но два дюжих казака, что сразу выскочили вперед, быстро хватали их за рукава и отводили в сторону.
Перед Златкой и Стехой Яненченко на мгновение замялся. Их красотою он был поражен еще там, на хуторе, когда сцепился из-за них с мурзой Кучуком. Собственно, парубков и девчат он начал отбирать для того, чтобы эти красавицы не так выделялись в толпе, ибо прежде всего интересовали его они. Но он не хотел, чтобы гетман обратил на них внимание. Поэтому совсем небрежно, будто между прочим, ткнул в девчат сразу двумя пальцами указательным и средним:
- И вы!
- Ой! - вскрикнула Стеха и схватила Златку за рукав.
Златка испуганно молчала.
Никто не заметил, как перекинулись быстрыми взглядами мурза Кучук с сыном Чорой.
Полковничьи пахолки* подбежали к девушкам.
______________
* Пахолок (укр.) - слуга.
Младен, Ненко и Якуб напряженно следили за тем, что происходит на площади. Когда на хутор напали татары и начали выгонять людей, они договорились друг с другом пока что не сознаваться, кто они такие, чтобы в подходящее время освободиться самим и освободить всех своих. Теперь же решили, что такой момент наступил.
Ненко вдруг вышел из толпы и, обращаясь к Яненченко, быстро заговорил по-турецки:
- Не трогай этих девушек, ага! Заклинаю тебя аллахом - не трогай! Одна из них - моя сестра, которую я нашел в этом чужом для меня краю, а другая... другая - моя полонянка, которую я намерен был забрать с собой... Ты меня понимаешь? Оставь их при мне, ага!
Яненченко вытаращил глаза. Он достаточно хорошо знал турецкий язык и все понял. Одного не мог уразуметь - откуда тут взялся этот турок?
Поняли, о чем говорил Ненко, и другие. Из-за спины Юрия Хмельницкого, который тоже бегло говорил по-турецки, выехал старшина гетманской охраны Азем-ага, мрачный человечище, с узкими хитрыми глазами и тяжелой нижней челюстью, сильно выдававшейся вперед. Остановившись перед Ненко, он пристально осмотрел его, а потом спросил:
- Ты кто такой?
- Сафар-бей, бюлюк-паша отдельной янычарской орты* в Сливене.
______________
* Орта (турецк.) - рота, отряд.
- Как ты сюда попал, ага? Почему очутился среди этих чужих для тебя людей?
- Нас здесь трое - янычарских старшин, - спокойно пояснил Ненко. Они заранее обдумали с отцом и Якубом, как им держаться, когда настанет время говорить о себе. И он указал на Младена и Якуба, которые поклонились гетману и Азем-аге. - Во время нападения на Сечь мы попали в плен к казакам... Мы приносим аллаху и вам искреннюю благодарность за то, что освободили нас, ага!
- Ты сказал, что одна из этих девушек - твоя сестра... Это правда?
- Да, ага.
- Эта? - Азем-ага показал на Златку.
- Да, ага, - подтвердил Ненко и обратился к сестре. - Адике, приветствуй наших освободителей!
- Я приветствую вас, эфенди, - поклонилась Златка гетману. - Я рада встрече с вами, высокочтимый ага, - повернулась она к Азем-аге. - Пусть бережет вас аллах!
- Гм, и вправду турчанка, - буркнул Азем-ага и кивнул на Стеху. - А та?
- Это сестра казака, который взял нас в плен... Он относился к нам хорошо и даже помог разыскать Адике, захваченную запорожцами во время морского похода... Его нет здесь, и мы опекаем его родных... Поэтому просим оставить девушек с нами!
Азем-ага наклонился к гетману и вполголоса что-то долго пояснял ему. Юрась Хмельницкий утвердительно кивнул, посмотрел на девушек, на Ненко и приказал Яненченко:
- Оставь этих девчат, пан Иван, - сказал он. - Ты себе найдешь других, а этих я заберу с собой в Немиров... Да прикажи отобрать с полсотни семей на крепких санях и с сильными, выносливыми лошадьми - я их тоже возьму с собой. И не забудь про тысячу злотых, которые ты должен прислать мне... А то...
Яненченко втянул голову в плечи и побледнел от гнева и оскорбления. Он никак не ожидал, что гетман заберет девчат да еще напомнит так неуместно о дани. Думал, что разговор, который состоялся сегодня утром между ними один на один, никому не будет известен, и вдруг гетман разгласил его в присутствии всей свиты. Тот разговор тоже имел оскорбительный характер. Хмельницкий после завтрака без всяких объяснений потребовал, чтобы Яненченко каждый год привозил ему за полковничий пернач тысячу злотых. А когда полковник заметил, что вряд ли сможет наскрести с немногочисленного и обедневшего населения такую сумму, гетман разгневался и сказал, что сможет, иначе отдаст полк* кому-нибудь другому, более находчивому, который сумеет достать какую-то жалкую тысячу. Это означало, что придется не только стягивать с народа последнее, но и повытрясти свои карманы. И все же он согласился, так как ему ничего не оставалось делать. А теперь вот гетман вторично напомнил об этом. Многозначительное "а то" прозвучало тихо, но зловеще, как суровое предостережение. Возможно, оно было сказано так, между прочим, а возможно, и с умыслом, чтобы полковник не начал оспаривать намерения гетмана забрать с собою пятьдесят семей и этих двух девчат-красавиц, которые так приглянулись ему... "Чтоб ему пусто было, подумал Яненченко. - С этим бесноватым, полоумным Юрасем каши не сваришь. Хотя он и родичем доводится, а лучше держаться от него подальше..."