- То, паниматка, есть чудесный, вельми роскошный праздник - ваш щедрый, то бишь предновогодний, вечер! - философствует он, обращаясь к старой хозяйке. - Ни у какого другого народа не видал ничего лучшего!.. Какие блюда! Какие напитки! Ух! Аж дух захватывает, холера ясная! - Он сглотнул слюну и прищелкнул языком. - А этот трогательный сноп ржи, что до сих пор пахнет - уй! уй! - чебрецом, свежей солнечной соломой и далеким-далеким летом! Эти жесткие звенящие колосочки и кисло-сладкая красная калина меж ними!.. Как мило и остроумно! Накануне рождества и Нового года вносить сноп в хату, ставить на почетнейшем месте - в красном углу - и желать, чтобы Новый год был таким же щедрым и богатым для хозяев, как этот золотой сноп! - Он подмигнул Стехе, которая как раз раскладывала на столе деревянные ложки.
- Аминь на добром слове! - усмехнулся в седую бороду дед Оноприй. Твоими б устами да мед пить, пан Мартын!
- За этим дело не станет! Был бы только мед! Га-га-га! - захохотал Спыхальский и хлопнул ладонью Яцько, который, наклонившись, раздувал в лежанке жар. - Будет тебе, хлопец, тутай фукать! Ведь и у тебя небось, как и у меня, сосет под ложечкой! Пойдем-ка во двор да пощедруем под окном паниматке, авось и к столу покличет!
- Можно и к столу. Отчего ж? И даже без щедривки... - ответила мать Арсена. - Вот разве что еще минутку подождем: может, какой гость прибудет!
Все поняли, какого гостя ждет она. Только не верилось, чтобы в этакую непогодь Арсен с Романом пустились в дорогу. Потому и промолчали.
Звенигориха расценила это по-своему и сразу засуетилась:
- Да нет, это я так... Какие уж гости в такой поздний час! Будем садиться к столу! Прошу, прошу... Чем богаты, тем и рады!
Но Спыхальский возразил:
- Э-э, нет, паниматка! Какой же щедрый вечер без щедривочки? А ну-ка, Яцько, Стеха, Златка! Пошли со мной - да споем!
В это мгновение за окном послышался топот ног, загудели приглушенные мужские голоса. И тут же донеслось:
Щедрик-ведрик,
дайте вареник,
грудочку кашки,
кiльце ковбаски!
- Ой, Арсен! - радостно вскрикнула мать и в изнеможении опустилась на скамью. - Это его любимая щедривка!
Стеша метнулась в сени. Грохнул засов. Вместе с морозным воздухом, искристыми снежинками, что завихрились у порога, с шумом метели в хату вошли четыре белые фигуры. И кожухи, и шапки, и рукавицы, и даже лица вошедших так запорошило снегом, что среди них не было никакой возможности узнать Арсена. Все были похожи на сказочных дедов-морозов, которые нежданно-негаданно появились тут. Но вот они стянули с голов лохматые шапки, и три сильных голоса пропели:
Щедрий вечiр,
добрий вечiр,
добрим людям
на здоров'я!..
Что здесь произошло! Ликованию не было конца! Все повскакивали с мест и бросились к прибывшим.
- Арсен!
- Роман!
- Ненко!
Веселые восклицания, смех, щебетание девчат, льнувших к своим нареченным, слезы матери, объятия и поцелуи!
Ненко не отпускали от себя Младен и Якуб. Для них его появление было такой неожиданностью, что они никак не могли опомниться. Златка отошла на минутку от Арсена и, тоже обняв брата, чмокнула его в холодную щеку.
Только казак Гурко стоял у порога молча, словно боялся вспугнуть радость и счастье, которые так неожиданно заполнили и всколыхнули этот гостеприимный, теплый дом.
Когда первая волна чувств наконец улеглась, Арсен произнес:
- Дорогие мои, как видите, мы с Романом вернулись не одни. Вот это Ненко, Златкин брат, сын Младена и большой друг Якуба!
Ненко поклонился, пожимая дружески протянутые руки. Звенигориха - она уже знала историю его жизни - поцеловала Ненко в голову.
- О Езус, Мария!.. - воскликнул Спыхальский. - Арсен, ведь ты настоящий чудодей! Колдун! Где и как ты поймал сю птаху, яка так обрадовала сердца Младена, Златки, Якуба?
- В самой что ни на есть Сечи, брат!.. А еще познакомьтесь с нашим новым товарищем, который прибился к нам в дороге... Казак Гурко!
Гурко сбросил бекешу и, приветливо улыбнувшись, поцеловал руки Звенигорихе.
- Спасибо, мать, за чудесного сына! Он со своими друзьями сегодня спас меня от смерти. Дай боже ему счастья и лучшей доли!
Звенигориха расчувствовалась, поднесла к глазам кончик косынки.
- Спасибо, добрый человек, за ласковые слова. Садитесь все, прошу вас!
- А и правда, пора юж сидать до столу, - засуетился Спыхальский. - А то наши гости, думаю я, так проголодались в дороге, как борзые после охоты!
Вернулся как раз и дед Оноприй, который ставил лошадей в конюшню.
С тех пор как семья Звенигоры, спасаясь от турецко-татарских набегов, перебралась из родного Каменца на Левобережье, пожалуй, не было счастливее минут в их хате, чем в этот щедрый вечер. И хотя беспрерывные войны, вражеские набеги да житейские невзгоды и беды оставили не один болезненный рубец на сердце каждого из присутствующих, хотя в их мирной беседе не раз всплывали горькие воспоминания про утраты и тяжелые переживания, все же за столом преобладало веселое, радостное настроение, которому способствовало и то, что они чуть ли не впервые собрались все вместе, и то, что, прогремев над их головами, унеслись, как им казалось, в прошлое страшные войны и лихолетье, и то, наконец, что сидели они за обильным столом, заставленным дарами щедрой полтавской земли.
Разомлевший Оноприй, поблескивая покрасневшей лысиной, неустанно потчевал гостей: наполнял чарки сливянкой, грушовкой, калгановкой, малиновкой, остропахучим пьянящим медом.
Каждую чарку Спыхальский поднимал над головой, рассматривал на свет лампадки, затем напевал услышанную от старой Звенигорихи песенку, очень полюбившуюся ему:
Ой, чарочко манюсiнька,
Яка ж бо ты гарнюсiнька,
Нi сучечка, нi пенечка
Вып'ю тебе до донечка!
Потом восклицал свое неизменное: "Нех жие сто лят!" - и выпивал, долго прищелкивая после этого языком.
Гурко поначалу отмалчивался. А когда дед Оноприй вынес из-за печи кобзу, сразу оживился, глаза его заблестели.
- Дай-ка мне, дедусь!
Взяв кобзу в руки, пробежал пальцами по струнам. Мелодичный перезвон печально поплыл по хате, и к нему добавился такой сочный задушевный голос, который всех заворожил. И полилась чудесная, нежная мелодия.