А я-то ждал здоровой словесной перепалки, а тут ни черта и не вышло. Обломинго по всем фронтам. Странные они вообще все-таки. Все до единого странные, не сказать хуже.
Но спорить я не стал, мне самому срочно нужно было домой, пока меня не застукали, поэтому, сгрузив тело под воротами, я наклонился над Варфи, чтобы, возможно, в последний раз его поцеловать. Кто знает, когда мы увидимся в следующий раз, но в сердце он мне запал бесспорно, ох, запал. Только я было хотел присосаться к его пухлым, таким аппетитным губам, как это чудо открыло один глаз, потом второй и уставилось на меня. Пару минут паренек пялился мне в лицо, рассматривая и соображая закумаренным мозгом, как вдруг скривился и пробурчал:
- Что, воспользовался, сволочь, моим бессознательным состоянием? Не стыдно тебе было насиловать меня, беззащитного…
Вот тут я не выдержал и вскочил на ноги. Мало того, что секс обломал, поцеловать его так и не удалось, дотащил его сюда, так еще меня, сына Бога, обвиняют в насилии! Да где это видано, такое безобразие? Вмазать ему хотелось со всей дури, чтоб аж гландами подавился, но тогда я сделаю то, в чём он меня и обвиняет. Вот же зараза! Но возмущение кипело, высказаться-то я могу?
- Ты вообще на голову того. Это у вас, в Аду, любят некрофилией заниматься и трахать бесчувственные тела. А мы, ангелы, таким не промышляем. Так что, не приписывай мне черти что, понял? И иди ты, короче, в бубен, зря я даже связался с тобой, мудила!
Я дико психанул, кинул в него его же охапку вещей, которые тоже тащил в руках, развернулся и быстрым шагом направился прочь от этой богадельни. Не, ну и вправду, достал этот малец. То дурачка из себя строил, типа в непонятках, чего я от него хочу. То на сцене выплясывал полуголый, соблазняя весь честной народ.
Да все он понимал, и что такое «камазик в гаражик», и о том, как «к звездам улетит». Ломался, цену себе набивал. У них там, в Аду, это любят делать. А еще сыном Сатаны назвался. Вот тут я реально заржал вслух, и даже вытер слезки из глаз. Думал – я дурак, поверю, что он сын самого Сатаны. Если и сын, то разве что инкубаторский. С таким-то хвостом и манерами… Потеха да и только.
Короче, махнув на все рукой, я решил, что со всем этим разберусь позже. Сейчас срочно нужно было пробраться в свою комнату, а то ведь скоро действие моего заклинания закончится, и любимый Рафик станет опять собакой. Если, конечно, уже не стал.
Домой я несся как бешеный койот с петардой в заднице, жадно глотая воздух. Чуяло мое сердце, что нужно спешить. Не даром чуяло. В доме было тихо, как-то даже подозрительно спокойно. Приглушенный свет, легкий аромат цветов, спокойная музыка, доносящаяся откуда-то сверху. Я довольно улыбнулся, догадываясь, что моей пропажи никто так и не заметил, пока не подошел к своей комнате. Вот тут меня реально переколбасило десять раз. Возле двери в мою комнату сидел Отец. Взгляд мужчины не предвещал ничего хорошего, как и молния в его руках.
- Явился, не запылился, – грозно проговорил мужчина и поднялся со своего места, – значит, послушал Отца, гулять не ходил?
Я отрицательно замотал головой и отступил на шаг назад. В голове тут же жутко зазвенело, и я поморщился от давящей боли. Блин, и на кой я столько пил? Сейчас бы завалиться да выспаться, а не лясы точить с батей, но отпускать так просто, видимо, он меня не собирался.
- И в комнате сидел весь вечер прилежно, читая псалмы? – отец стал надвигаться на меня, грозно хмуря брови.
- Да, чи…тал псал…мы эти, много псалмов, все перечитал, ага, сидел, вот на секундочку вышел, воздухом подышать, – бесстыдно врал я.
- Ага, подышать значит. И нечаянно зацепился, споткнулся, упал и фингал под глазом получил? Не так ли?
- Да, именно, зацепился в темноте и навернулся.
- А перегаром от тебя несет за три километра почему?
- Эм… вином разговлялся, святым вином, ведь праздник же сегодня, Святого Павла.
- Павел, говоришь, святой? Ну-ну, он неделю назад был. А сегодня пост великий… пост, ты понял?! – уже не выдержав, заорал Отец и помчался за мной, нагоняя возле двери.
Резкая боль в пятой точке, и я лечу еще быстрее, на ходу спотыкаясь и матерясь трехэтажным матом. А папаня нещадно продолжает лупить меня молнией, которую держит в руке, и которая прошибает меня до мозга электрическими разрядами.
- Думал, я идиот, думал снова меня надуть? Это ж надо, собаку вместо себя в комнате посадил! – орал он мне вдогонку, продолжая нещадно лупить. Мы уже третий круг наматывали вокруг дома, от чего мое и так подкошенное за сегодня здоровье, стало меня подводить, отдаваясь коликой в боку. – Да мы с Митроней чуть инфаркты не получили, когда зашли к тебе. Это ж надо, чтобы на все вопросы ты отвечал «Гав» и кидался нас облизывать! Не, ну это мы бы еще пережили, если бы ты не достал из штанов свой, этот, «дрючок» и не стал метить стол и шкаф. Но это еще полбеды. А вот когда тебя начало колбасить, все тело хрустеть, превращаясь в собачье, вот тогда бабка и упала в обморок, думая, что тебя прокляли и ты стал оборотнем!
А я уже открыто ржал на ходу, в истерическом припадке, представляя всю эту картину. Блин, и почему не додумался камеру поставить и все это записать? Потом бы в сеть выложил, вот бы поржали все.
Но все-таки мне в этот день жутко не везло. Потому что я внезапно споткнулся и носом полетел в бабушкину клумбу, сметая своим телом все ее прекрасные «хрензантемки», которые она так старательно растила. Ох и получу я от нее, получу… Но «цвяточки» потом, а сейчас меня догнал Отец, который тут же схватил за шкирку и, встряхнув, как нашкодившего котенка, потащил в дом.
Меня снова наказали, только еще похуже. Если раньше мне светили Райские ворота, то теперь отец отправил меня куда подальше, прямо в междумирье, сидеть на главных воротах, куда перли все сразу: и грешники и святые, и на которых шел отбор – кому куда. Как мне объяснил позже Сифилиус, если Райские ворота были последним рубежом, который должен был пройти святой, то ворота в нейтральном мире – это самый начальный пункт. И тут главное было не ошибиться, кого куда направлять, так как адские твари так и пытались переманить душу к себе.
Отец даже не дал мне выспаться, а сразу, в чем я был, в том и отправил к тем воротам, всучив мне в руки арфу. Фу, бля. На идиота похож, ей Богу. Но делать было нечего, так как перечить отцу либо просить его помиловать я не осмеливался, поэтому, нацепив на нос очки, захватив с собой любимую подушку, я поперся в междумирье.
- Накосячишь и там, в исправительный лагерь отправлю, – прокричал мне вслед Отец и пожелал удачи.
Злой как черт, в диком бешенстве я поплелся к этим дурацким воротам. Идти туда было не близкий свет, притом, в моем состоянии я постоянно останавливался, переводил дух, очень, кстати, пьяный дух, и снова шел, постоянно спотыкаясь. Спать хотелось дико, даже закрывались глазки. Хоть спички в них вставляй, и то, наверное, не помогут.
Наконец, я добрался до этих ворот. Мдэ, зрелище еще то. Высоченные, уходящие в небо ворота, над которыми нависали угрюмые, дождевые тучи. Ни лучика солнца, а что-то между сумерками и рассветом. Бредятина какая-то.
Так вот, сами ворота тоже находились в подвешенном состоянии, на некой платформе, к которой вела узкая витиеватая лестница. За воротами начинался длиннющий коридор со множеством дверей. Что меня повеселило, так это таблички на каждой из них. Например, одна табличка гласила «Комната наказаний». Ну, тут и олень догадается, зачем эта комната. Вторая «Комната Покаяния», третья «Комната Великого Суда» и так далее. Моя же комната была под названием «На Небеса», рядом с которой была дверь с надписью «Вниз» и криво пририсованной стрелкой, которая и указывала, куда именно это – вниз. Мдэ. Просто круть.
Как объяснил все тот же Сифилиус, я должен был играть на арфе, чтобы святые души знали, к кому идти и не заблудились в этой длинной очереди, которая уже с самой ночи подпирала подходы к воротам.
Кое-как протолкнувшись к своему рабочему месту, по пути покрывая всех матом, чтобы разошлись, бараны стадные, я устроился справа, в нише и, подложив себе под голову подушку, решил подремать. Прием начинался с шести утра, так что у меня оставался час, чтобы немного проспаться.