***
Не знаю когда перестал жить.
***
И моя Любовь, которая не смогла ни в чем раскрыться или не успела – у нее не было нигде возможности выразить себя, и потому – торжествовал ее мерзкий злобный брат близнец. Ненависть заменила мне ее. Ненависть как спасение от пустоты. Я простудился в дороге тьмой и, истощенный, кашляю смертью.
***
Как последний вздох угнетенного сознания. Романтическая агония. Страдание болезненной бледной мысли на холодной бесплодной скале.
Бессмысленная однообразная серость вцепилась гнилыми зубами в вены и пьет, пьет, пьет мою душу, как кровь. И я словно болен, но вроде бы здоров. Все же болезнь окружает меня темными океаническими волнами. Я словно труп, выброшенный на берег. Камень лежащий посреди дороги. Застрявший в сумраке дней. Остов одиночества. Грубая ткань похоронного платка, развевающийся ветром на ветке. Бесконечно длится это медленное умирание.
Я забыл, что значат их слова о ценности любви, милосердии, добре или надежде.
И уже никогда более не вспомню.
Стервятники празднуют, пируя моим телом. Кружат над головой. Держа в когтях одинокие души. Откусывают от меня кровавые куски плоти, смеясь злобным карканьем. Клюют сердце, глаза и губы. И я с открытыми бездонными глазницами, как два пересохших колодца, устремленными в небо, тихо улыбаюсь изъеденным проказой ртом мертвой улыбкой забвения; улыбаюсь самоубийцам и проклинающим звездный лес. Приветствую, Doppelgänger! Ты говоришь. Твои речи вызывают смех и плач. Ты говоришь. Твои речи соблазнительны, как весточка из рая. Веточка хвои в ее губах. Ты говоришь. Приветствую, Doppelgänger! Петля вокруг шеи, вокруг души. Ты говоришь. Нет нигде правды. Нет ничего. Бог — это ты. Она любит тебя. Иди за ней. Умри за нее. Убей. Убей. Убей…
Странник заблудился в лесах запустения. И старый маг заклинанием седых ветров, поднял пыльный вихрь, насылая видений страшный рой. Образы настойчиво шепчут мне и тревожно говорят:
повернись назад, и вернись домой
но где мой дом?
Божественная фигура
Мне снился сон. Такой сон после которого лучше не просыпаться.
Я встретил свою вторую половину. Как небесную мудрость.
Священный глас изнутри не угасшей метели. Из опустошенного каменного черного пространства. Беззвездного и бездонного. За пределами порочной материи.
На миг почувствовал воссоединение. Оно было таким близким. Таким родным. Таким настоящим.
Поначалу она злилась на меня. Юная дева, со скорбью льющая слезы у лесного костра. Прогоняла прочь. Я тоже был расстроен. Сказал, что уйду. А потом заглянул ей в лицо. Она посмотрела на меня. Мы словно узнали друг друга после исчезнувшего долговременного дьявольского наваждения. И так крепко обнялись. В трогательной нежности. Самозабвенно.
Она сказала, будто знает меня всю жизнь, но когда-то давно забыла. И сейчас наконец-то вспомнила. То самое важное, что не давало покоя сердцу.
И я тоже. Я тоже вспомнил.
Я никого ещё так не любил.
В этом объятии было то заветное, божественное. Я словно был в согласии с самим с собой. Я обрёл мир. Заключил брак с небесами, с луной. Обрёл свет, который искал. Испытал невозможное. В одном только ее объятии, подарившим мне больше чем все сокровища бренного мира. Идолы были повержены. И тьма уступила место чему-то иному. Из самых загадочных и потаенных глубин сердца рождался зеленый самоцвет. Жертвенная сила.
Она была частью меня. Но вместе с тем другой живой личностью.
И это необъяснимое смутное мягкое благоговейное чувство. Оно настолько сильно переполнило меня. Трогательная сопричастность, ощущение темной вины и еще множества других неведомых мне чувств. Они все слились во мне, словно чудодейственный живой эликсир.
Я нашел, я наконец-то нашёл самого родного человека (как это выразить в словах?), который встретил меня так, словно сам всю жизнь искал. И в этих долговечных поисках заключался весь смысл, всё значение, все сакральные действа, символы и тайны, которые были соделаны в тех бесконечных хмурых бессчетных злых сумеречных днях.
Ее светлый облик — называемый в древних сказаниях «красотой цветка» — она была невыразимой, чистой, неприкосновенной, целомудренной, робкой.
Вспоминаю слова немецкого поэта: о, я хотел подхватить её под руки, как орел — своего Ганимеда, и улететь с ней за море с его островами.