Ван Эйк наделен трудолюбием и упорством вола, что для члена гильдии Святого Луки нормально, но прежде всего он был человеком рассуждающим; цель художника – рассказать о своем времени – а не о Священном Писании. Живопись – вторая латынь, но живопись не латынь, это иной язык; перевести живопись на латынь столь же нелепо, как перевести латынь на живопись: оригинал всегда интереснее. Ван Эйк, используя те же образы, что и богословы, может сказать кощунственные, еретические вещи. Помимо прочего, буквально «иллюстрировать» фрагмент Писания невозможно, в любом случае это будет чья-то интерпретация; коль скоро интерпретация неизбежна, отчего не выбрать собственную? Рисуя на тему библейской или евангельской притчи, художник сам становится талмудистом или евангелистом.
Придумав общий план государственной картины, братья ван Эйк составили план тактический – нагрузив каждую из панелей надлежащим сюжетом.
Закрытые створки Гентского алтаря представляют нам Иоанна Крестителя и Иоанна Богослова. У обоих святых имеются упоминания об Агнце – от них мы и узнаем о тождестве Спасителя и Агнца. На закрытых створках святые представлены в виде соборных статуй. В открытом алтаре мы встретим этих же святых – но не в камне, а во плоти; образы словно распускаются в раскрытом алтаре вместе с распахнувшейся перспективой. Этим приемом ван Эйк дает понять зрителю, что за всяким символом стоит реальность. Бытие персонажа в миру находит параллель в небесном сценарии и в пантеоне мифологии.
В центре верхнего яруса алтаря – Господь.
Какого Бога изобразил Ян ван Эйк? Перед нами Иисус или Бог Отец? У Вседержителя – молодое лицо, так не изображают Бога Отца. Это Иисус в чине Мельхиседека, царя Иерусалимского. На голове Иисуса папская тиара – три венца и две ниспадающие ленты; это Спаситель во славе, он представлен нам как Вседержитель Мельхиседек. Однако толкование поспешно: надпись в золотой нише над головой Бога указывает на то, что перед нами Бог Богов и Господь Вседержитель. Более того, на груди Бога легко читается вышитая на кайме одеяния надпись «Саваоф», специально для тех, кто может ошибиться.
Тут есть от чего растеряться: кто именно из Святой Троицы занимает трон?
Панофский уверяет, что на троне одновременно восседает вся Троица – и Бог Отец, и Бог Сын, и Святой Дух. Согласиться трудно: голубь присутствует сам по себе и источает сияние – было бы расточительно со стороны художника нарисовать одновременно два святых духа. Очевидно, следует принять то, что ван Эйк изобразил Бога Отца и Бога Сына в одном лице. Изображение Бога Сына, идентичного чертами Богу Отцу – соответствует принципу филиокве, то есть теме Базельского и Ферраро-Флорентийского соборов. По пятам соборов такие изображения появляются (см. Ангерран Куартон, «Коронование Марии», 1454 г., Сын и Отец абсолютно неразличимы). В алтаре ван Эйков ипостаси Бога слиты в единое: «Отец родил Сына прежде всех веков, безначально, Сын был с ним всегда»; в другом месте Отец говорит так: «Я ныне родил Тебя» (Пс. 2:7), или рождаю вечно. Соединение в одном лике двух ипостасей имеет также значение сугубо светское. Великое герцогство статусом своим олицетворяет связь отца и сына: бургундские герцоги слиты с французскими королями.
Это определяет в Гентском алтаре путь восхождения от короны к тиаре: Бог увенчан тиарой, у его ног лежит корона. Глаз зрителя поднимается от короны мирской власти – к божественной тиаре. Таков путь Бургундии, по ван Эйку, предначертанный на небесах.
Впрочем, возможно иное толкование, которое убеждает больше. Корона у ног Бога Вседержителя есть венец, Бог предназначил этот венец невесте – которая движется по направлению к Агнцу и к жениху. Данный венец схож с короной Бургундии, той самой короной, за церемонией возложения коей на Деву наблюдает канцлер Ролен в «Мадонне канцлера Ролена». Изабелла Португальская, она же Дева, она же Бургундия – переживает в Гентском алтаре апогей славы, и корона ей уже предуготована Господом.