Правление Медичи длилось двадцать три года. А мнилось – создают мир, неуязвимый для тлена.
Эпох, подобных Высокому итальянскому Ренессансу, в истории человечества немного – проект Ренессанса был стремительно отодвинут в сторону практикой империалистической истории. Человек, понятый как космос, перестал интересовать правителей, чья задача в присвоении земного шара и космоса – на тех же основаниях, на каких порабощают отдельного человека. Достаточно написать въедливый портрет купца и доказать, что он равен Томасу Мору как персонаж, – и мир уже у твоих ног. Земной шар подчинен, это уже не абстракция: можно весь шар обогнуть и взять себе все. Гуманист Гамлет, тот говорил так: «О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства», но императору Священной Римской империи нужно было значительно больше. Великий насмешник Рабле описывает аппетиты завоевателя Пикрохола следующим образом:
«…вы захватите все суда и, держась берегов Галисии и Португалии, разграбите все побережье до самого Лиссабона, а там вы запасетесь всем, что необходимо завоевателю. Испанцы, черт их дери, сдадутся, – это известные ротозеи! Вы переплывете Сивиллин пролив и там на вечную о себе память воздвигнете два столпа, еще более величественных, чем Геркулесовы, и пролив этот будет впредь именоваться Пикрохоловым морем. А как пройдете Пикрохолово море, тут вам и Барбаросса покорится… […]
Вы не преминете захватить королевства Тунисское, Гиппское, Алжирское, Бону, Кирену, всю Барбарию. Далее вы приберете к рукам Майорку, Менорку, Сардинию, Корсику и другие острова морей Лигурийского и Балеарского. Держась левого берега, вы завладеете всей Нарбоннской Галлией, Провансом, землей аллоброгов, Генуей, Флоренцией, Луккой, а там уж и до Рима рукой подать. Бедный господин папа умрет от страха. […]
– Завоевав Италию, вы предаете разграблению Неаполь, Калабрию, Апулию, Сицилию, а заодно и Мальту».
Это, конечно, гротескное описание императора – но написано с натуры.
Наступила пора империй, передела земель, передела народов. Эстетика – несмотря на вселенские аппетиты императоров – вселенской быть перестала. Так случилось по той простой причине, что конфликты императоров с папами и спор национальных вариантов христианства с католичеством исключали единую эстетику и единую этику.
Универсалии эпохи Возрождения, которые казались неоспоримыми для Боттичелли и Микеланджело, были успешно разъяты на части номиналистами, и мыслители от Оккама до Бертрана Рассела, от фон Хайека до Фуко показали, что единого блага для всех нет. Дискурс разъят на бесчисленное количество нарративов, пользуясь терминологией тех, кто отменил утопию Ренессанса. И спустя пятьсот лет после Ренессанса на ту эпоху оборачиваются лишь как на одну из школ, и мысль о том, что ренессансов могло быть несколько, что идея Ренессанса себя не исчерпала, выглядит смешной.
Отмена ренессансной эстетики принесла больше бед, нежели война; оказалась опасней, нежели ложь правительства. Это означало буквально следующее – отныне для германского крестьянина и английского землепашца не существует общей морали. Пришла череда бесплодных крестьянских войн, затем настала пора безумных войн религиозных. Пришел протестантизм, превративший христианство в набор национальных верований – и ничего не осталось от генерального утверждения Сикстинской капеллы.