Потребность в гуманистическом диалоге как спасении от чумы описал в «Декамероне» Боккаччо. Группа молодых людей закрылась на загородной вилле; за стенами – черная смерть. Взаперти коротают время за беседами – рассказывают друг другу новеллы о Любви Небесной и Земной, о долге и свободе. Постепенно выясняется, что они – гуманисты. В их речах сконцентрирована культура, которая спасается от чумы, чтобы возродиться. Спустя шесть веков метафору Боккаччо повторит Рэй Брэдбери в романе «451 градус по Фаренгейту»: после ядерной войны группа уцелевших книгочеев собирается в лесу, чтобы восстановить по памяти знания веков. Брэдбери писал эту книгу во время очередного западного Ренессанса, случившегося после истребительной Второй мировой войны. Тотальное бедствие – наподобие тех, что описаны в Ветхом Завете, – условие, провоцирующее гуманизм.
«Мировой пожар в крови», разлом времени, как известно из поэзии XX в., предшествует явлению Спасителя; правда, то случится на Страшном ли суде – и дальнейшее единство возможно лишь в Раю. Проект Авиньона (или Ренессанса в целом) сулил «возвращение» и «единение» еще в этой юдоли слез.
Николя Фроман в 1475 г. по заказу Рене Доброго пишет алтарь для собора Святого Спасителя в Экс-ан-Провансе; алтарь посвящен явлению Бога Отца – пророку Моисею, но Иисус в символике алтаря предсказан.
Алтарь из Экса является наиболее интересным проектом европейского единства, предложенным живописью XV в.; художник воплотил концепцию Рене I Анжуйского из Лотарингской династии, короля Рене Доброго, человека исключительной учености и невероятных амбиций. Концепция мирового единства (Ренессанс по версии короля Рене) некоторыми чертами соответствует неоплатонической версии, во многом напоминает Пико делла Мирандола; Рене Добрый тщился доказать – и на пространстве своей жизни он это осуществил – единство ветхозаветной республиканской концепции, христианства, утвержденного королевской властью, и рыцарского провансальского эпоса. Потомок Готфрида Бульонского, магистр ордена Сиона, прямой наследник крестоносцев, пестующий именно эту версию единства христианского мира – со столицей в Иерусалиме, – Рене Добрый, очевидно, воспринимал свое правление в Провансе как промежуточное на пути к цели; он был поэтом, художником, писателем и социальным философом. Николя Фроман находился под влиянием Рене Доброго, как, впрочем, любой из окружения странного короля. Рене Анжуйский (естественная и очевидная параллель Лоренцо Медичи) собрал вокруг себя гуманистов и художников; алтарь в Эксе, выполненный за два года до смерти философа, подводит итог его правлению.
Сюжетом триптиха избран эпизод из Ветхого Завета, в котором Моисею явился Господь в горящем кусте (в православной традиции Неопалимая Купина). Обращение к пророкам Ветхого Завета для искусства Прованса – сюжет сравнительно частый (см. роспись папского дворца в Авиньоне или фрески Сиены, связанной с Авиньоном культурным сюжетом). Николя Фроман (художник следует символике, предложенной Рене: слишком сложен замысел и иконография) освоил премудрости как бургундской, так и авиньонской школы; в Эксе представлен финальный продукт.
Господь Саваоф, который явился Моисею, в самом триптихе не изображен, художник поместил лик Господа на внешнюю сторону: при закрытых створках алтаря мы видим Саваофа и Марию с Гавриилом, то есть сцену Благовещения. Так зритель понимает, что будет представлен ветхозаветный сюжет в прочтении Нового Завета.
Экфрасис, буквальное описание триптиха, сам по себе достаточно сложен.
Центральная часть изображает не терновый куст, но скалу, на которой растет роща с огромной общей кроной, сплетенной из многих крон; окружность этой общей кроны является оптическим центром всего алтаря. Роща из двенадцати деревьев – это двенадцать апостолов, пришедших на смену двенадцати коленам Израилевым. Внутри общей кроны, словно в свитом из веток гнезде, находятся Богоматерь с младенцем. Дева и младенец вознесены и покойно восседают на кроне зеленой рощи, точно на троне. Так горящий куст Моисея преобразился в трон Богоматери, в символ Церкви. По краям зеленой кроны вьются язычки огня, которые можно принять за цветы. Листва сама вьется как огонь, Дева с младенцем окружены не огненным, но зеленым пламенем. Процветшая на скале Церковь Христова – и есть то, что воплощает горящий куст, явившийся Моисею. Мария держит младенца на руках, а младенец держит в руках зеркало – предмет необычный для Иисуса: зеркало – это атрибут Амура. В округлом зеркале, повторяющем формой общую крону, Иисус и Мария отражаются и являются зрителям еще раз; это избыточная, куртуазная деталь – но в этой картине все двоится. У подножья скалы, на которой растет роща из двенадцати деревьев, Моисей пасет стадо овец, подле Моисея – ангел. Овцы – разумеется, народ израилев, который Моисей должен вывести из плена египетского – после лицезрения горящего куста это ему становится ясно.