Шишкин ответил на вопрос:
— Вот, хотим поучаствовать.
Он опустился на стул с таким видом, словно зашел поболтать о проблемах российского футбола.
— Хотелось бы вынести на повестку вашего собрания один вопрос.
— Какой? — Артем растерянно опустился в кресло.
Начальник «убойного» ткнул пальцем в Валеру:
— Имеет ли право комсомолец бить чужие машины? Ночью. Доской. В присутствии мертвого хозяина.
— И при этом других подставлять?.. — подхватил тему Виригин.
Копируя интонации ответственного партийного работника брежневских времен, Шишкин строго взглянул на побледневшего Прибылова:
— А вы как секретарь горкома что скажете?..
Ответа он не дождался, зато охранник попытался снова взять нагловатый тон:
— Не понял?!
— У нас свидетели есть! — Свою реплику Рогов произнес с особым удовольствием. Ему очень хотелось посмотреть, как на этой плоской роже появится выражение растерянности, и Василий таки дождался своего звездного часа.
Охранник и его шеф быстро переглянулись. Не поворачивая головы, Шишкин произнес:
— Максим, поищи-ка пока в сейфе бланк протокола.
Виригин двинулся в сторону сейфа. Валера метнулся наперерез, но тут же наткнулся всем своим весом на кулак Максима, изменив направление полета. Потерпевших оказалось двое: охранник молча сполз со стены, а его обидчик взвыл от боли, остервенело потрясая правой рукой. В запале короткой схватки Виригин совсем забыл о том, что многострадальная кисть совсем недавно освободилась от гипса.
— Это провокация! Вы не имеете права без разрешения прокурора! — В последнем жесте отчаяния Артем вскочил с кресла.
Шишкин ни на йоту не повысил голос:
— А мы без понятых и не тронем, — пообещал Шишкин и обернулся к Рогову: — Вася, иди, зови.
Через пять минут в кабинете стало тесно. На руках Валеры тускло поблескивали «браслеты», хозяин клуба, разом постаревший лет на пять, обреченно следил за процедурой обыска, а понятые с удивлением разглядывали странного вида таблетки с таинственными значками.
Сидя в кабинете, в который он еще вчера безуспешно пытался попасть, Шишкин не стал выяснять, почему вдруг так быстро закончился отпуск у следователя — как говорится: не суть. Главное заключалось в том, что Георгий Любимов сидел не в камере, а рядом с ним.
Шишкин прекрасно понимал: признаваться в своих ошибках всегда нелегко. Особенно если работаешь следователем прокуратуры в небольшом городе и имеешь звание старшего советника юстиции. Такие промахи с трудом смываются временем. Как говорится, поощрения запоминаются, взыскания — записываются.
— Постановление об освобождении. — Голубева мрачно протянула Шишкину протокол. — Подпишите.
В наступившей тишине прошуршала шариковая ручка.
— Мне жаль, что так вышло. Но были свидетельские показания…
— Ясно, — кивнул Георгий.
— Ее мы тоже привлечем, — добавила хозяйка кабинета. — За ложь.
— И это правильно, — энергично кивнул Шишкин.
— А кто она такая? — Любимов пристально взглянул на следователя.
— Подруга убитого, — пояснил Анатолий Павлович. — Ее Прибылов обработал.
Внезапная догадка вызвала испарину на лбу. Георгий весь сжался, словно приготовился к прыжку:
— Как ее звать?!
Голубевой меньше всего хотелось отвечать на этот вопрос, но теперь она понимала: отмолчаться не получится. Следачка взяла ручку, внимательно повертела в руках, словно пыталась прочесть на ней ответ.
— Катя… Короткова…
— Катя, моя дочь?! — Георгий вскочил со стула. — И вы об этом знали?!
— Как вам сказать… — Голубева продолжала изучать ручку.
— Да или нет?! — продолжал давить Любимов.
— Ну знала.
— А Катя?! — Жора тяжело опустился на стул. — Катя знала, кто я ей?
— Не исключено. Хотя я не говорила.
На лице Шишкина застыло выражение удивленного возмущения:
— Минутку, а как же пятьдесят первая статья Конституции?.. Вы были обязаны ее предупредить.
— Тогда бы опознание теряло смысл. Вы-то как оперативный работник должны понимать!
— И вы держали ее в неведении?
— Исключительно в интересах дела…
— Что, и фамилию не называли?..
Ответом послужило красноречивое молчание. Шишкин вытаращил глаза — даже он, опер с почти тридцатилетним стажем, обалдел от этого беспредела. Дочь уговорили втемную лжесвидетельствовать против родного отца!.. Сочувствие к этой женщине, которое он испытывал в начале беседы, мгновенно испарилось — даже следов не осталось.
— В общем, так, — жестко произнес Георгий. — Катю не трогать… Или я…