Стас сидел в кухне и ждал меня с чашкой крепкого кофе. И за это я была ему бесконечно благодарна. Пока я пила кофе, он молчал. Я тоже молчала, глядя поверх его головы в начинающее светлеть окно.
— Ты поедешь? — нарушил, наконец, молчание Стас.
Я кивнула, не собираясь открывать рот. На душе у меня было муторно. Во-первых, я просто боялась. Я женщина, и мне положено дрожать от страха в разных сложных жизненных обстоятельствах. Во-вторых, я беспокоилась за этого кретина Алекса. Конечно, он не сделал мне ничего хорошего и вообще был порядочной сволочью, но все-таки родственник… В-третьих, я боялась себе представить, какую гадость папашин партнер может сотворить с попавшей к нему в лапы маленькой девочкой. И почему-то именно это тревожило меня больше всего. Возможно, во мне взыграл нереализованный материнский инстинкт.
— Я поеду с тобой, — сообщил Стас, допивая кофе одним глотком. — Ты такая дура, что обязательно влипнешь.
— Никуда ты не поедешь, — ответила я бесцветным голосом. — Я, конечно, дура, но не до такой степени, чтобы нарушить объявленные условия. Мне было велено приехать одной.
— Хорошо. — Он встал и сильно потер шею. — Ты поедешь одна, а я поеду следом.
— И все испортишь, — окрысилась я. — Если он тебя заметит, пиши пропало…
— Вы никуда не поедете, — раздался из, кресла глухой голос. — Я собираюсь задержать вас по подозрению в убийстве.
Мы оба обернулись на детектива, и лица у нас, видимо, были такие, что тот нахмурился.
— Вы, мисс Верник, будете задержаны как свидетельница. А вы, сэр, по подозрению…
— По подозрению в чем?! — Лицо Стаса не предвещало ничего хорошего.
— Ваш брат был убит, — упрямо сказал Горчик. — Ваш второй брат явно в этом замешан. Ваш третий брат… в общем, тут дело нечисто, и вы должны быть допрошены по всем пунктам.
— На здоровье, — пожал плечами Стас. — Допрашивайте. В тюрьму вы меня посадите, что ли?
— Во всяком случае, из этого дома вы не выйдете, пока я вам не разрешу, — спокойно сказал детектив и поднял руку. В руке у него был пистолет.
Я сдавленно ахнула и отпрянула назад. Не то чтобы я испугалась пистолета в руках Горчика — в меня он стрелять, разумеется, не станет. Просто у меня появился план.
Стас стоял посреди комнаты, смотрел на пистолет, и его лицо все темнело и темнело. Детектив, в свою очередь, не сводил с него глаз.
Я приложила руку к животу и пискнула слабым голоском:
— Извините, мне нужно в туалет…
Они не обратили на меня внимания. И зря. Потому что я шмыгнула в ванную, заперла дверь, пустила воду, открыла окно и вылезла наружу, ободрав плечо об узкую оконницу.
Адрес, который назвал мне папенькин партнер, находился на тихой и красивой улице Святого Марка. Дома здесь были в основном двух- и трехэтажные, но попадались и старые кирпичные шестиэтажные билдинги, в одном из которых и располагалась нужная мне квартира.
Поднимаясь по лестнице, я представляла, как посмотрю в глаза этому гаду, которому богатство так важно, что ради него он готов поубивать половину Нью-Йорка.
Гад ждал меня — дверь в квартиру была приоткрыта. Я вошла, постояла у порога, привыкая к полумраку — в квартире было значительно темнее, чем на улице, а свет почему-то не горел. На обшарпанном столе белел клочок бумаги. Я подошла поближе, взяла листок и поднесла его к окну, чтобы разобрать то, что там было написано.
«Поднимайся на крышу». Всего три слова. Я задумалась. На крыше этот гад может сделать со мной все, что угодно, — я панически боюсь высоты. Вроде бы шестой этаж — это не Эмпайр-Стейт-Билдинг. Но мне хватит.
Откровенно говоря, мне ужасно не хотелось никуда идти, тем более на крышу. Надо было взять с собой Стаса, подумала я с запоздалым раскаянием. Но Стаса рядом не было, а в ушах у меня звучал голос: «С малюткой непременно что-нибудь случится…»
Мешкать было нельзя. Я глубоко вздохнула, достала папку с завещанием и, держа ее в руках, вышла из квартиры.
Ветер, которого совсем не чувствовалось внизу, ударил мне в лицо, когда я оказалась на крыше. Низкие облака, предвещающие дождь, казалось, нависли над самой головой. На дальнем краю крыши, у бортика, стояли две фигуры: одна высокая, широкоплечая, в длинном кожаном плаще, а другая — маленькая, озябшая, в синем пальтишке, с развевающейся по ветру охапкой спутанных рыжих кудрей. При виде этой крохотной жалкой фигурки мое сердце дрогнуло и перевернулось. Гад крепко держал девочку за руку, а она стояла смирно, только ежилась под порывами ветра.