Иному для того, чтобы запереться, никакой ясности и не требовалось, и в укрытии держал его не то инстинкт, не то условный рефлекс:
Находились, впрочем, и смельчаки. Иногда смелели от отчаяния:
Но то были редкие исключения из общего правила. К ним, даже если в глубине души чувствовали в них какой-то смысл, относились с подозрением и всегда готовы были приписать подобной смелости какие-нибудь сомнительные мотивы. Многие потихоньку отводили душу, предаваясь излюбленному с некоторых пор российскому занятию — раздвоению сознания или невиннейшему в своей сокровенности бунту:
Поэт далек от позиции стороннего резонера, одиночки, стоящего где-то вне или над этим незавидным существованием:
И мысли очень беспокойные — такие, что, к сожалению, слишком редко посещали людей нескольких поколений, ставших жертвами собственной беспечности, легковерия и холопского умиления перед властью. Очень многим и тяжкий исторический опыт не пошел впрок — недостало смелости прийти к неутешительному признанию:
Отсюда, от страха перед правдой — все малодушные попытки оправдать собственные лишения некоей исторической необходимостью: положили, мол, жизни на алтарь лучшего будущего. В.В. понимал эту психологию, но не принимал ее. Подобно Ж.Б., недвусмысленно заявлявшему, что баснями о лучшем будущем его не обморочишь («Доносился до всех закоулков души Гимн грядущему — был он немного фальшив»), он не скрывал недоверия к этой древней по происхождению приманке:
Но не умолчал он и о том, что такое неверие уживалось в нем со способностью мириться с разбойничьими рейдами этого страшного моря:
Себя он судил строже, чем других. Это и дало ему право судить свое поколение:
Ж.Б. тоже был строг к себе, подтрунивая, например, над тем родом бесстрашия, с каким он нападал на Франко:
В.В., при всей его любви к горам, не мог искать в них защиты от мести обиженных «пашей». Ни Кавказ, ни какие другие горные цепи нашего Отечества от такой опасности не ограждают. Мужество поэта было по достоинству оценено народом, для которого он пел, но которому никогда не льстил. Он откровенно и резко высказывал слушателям истины, не утешавшие их и не возвышавшие в собственном мнении.
Люди, как известно, не очень-то жалуют такого рода откровенность. Но бывают и редкие исключения — когда посягнувших на их душевный покой не просто слушают, но жадно им внимают, ловя каждое слово, стремясь полнее постигнуть его смысл. Доверие современников к слову этих двух поэтов было ревнивым и требовательным.