— Окей, Стиви, — сказал он. — Я хочу посмотреть. Вдруг тварь ушла, но я должен знать наверняка.
Стиви одарил его знакомым взглядом. Что? Хочешь, чтобы червь сожрал тебя?
Тони подошел к двери, и, не колеблясь, открыл ее, живот словно пронзила белая стрела страха.
Ничего.
В ванной творился полный бардак, но червя видно не было. В ванне ничего. И в раковине ничего. От унитаза почти ничего не осталось, кроме основания, которое было крепко привинчено к полу, и черной, уродливой трубы слива.
Тони вздохнул, и опустил биту.
Это какой-то палтус, мутировавший за долгие годы нахождения в зловонной тьме. Единственный в своем роде.
Он ушел, и больше его, наверно, никто не увидит.
Убеждая себя в этом, Тони почувствовал себя лучше. Действительно, гораздо лучше… хотя он понимал, что больше никогда не сядет на унитаз голым задом, выставляя его напоказ подземному, кишащему червями кошмару.
— Окей, давай-ка выбираться отсюда, — сказал он. — Навестим Стефани, или заглянем к О'Коннорам.
Тут из трубы послышался всплеск. Это была не просто вода, и Тони знал это.
— Черт, — воскликнул он.
6
— Что на этот раз?
— Сюда! — закричала Кэтлин. — Поторопись, ради бога!
Пэт Макенридж вздохнул. Он выглянул из окна и посмотрел на свой «Додж Рэм», стоящий на подъездной дорожке. Потом повернулся и пошел по коридору. — Где ты, черт побери?
— Здесь, внизу! Поторопись!
Боже, пусть лучше это будет веская причина. Очень веская причина. Потому что если он спустится и выяснится, что она распаниковалась из-за глупого гребаного паука, вылезшего из сушилки, он психанет. Психанет по-настоящему.
— Ты идешь, или что?
В ее голосе уже звучала истерика.
Он торопливо спустился по лестнице, остановившись перед самой дверью в подвал. — Что?
Она хрипло пробурчала. — Может, соизволишь уже спуститься, или мне пойти и привести тебя за руку?
О, ну и рот!
Он спустился в подвал и тут же почувствовал запах — тот же самый, что и снаружи, только концентрированный… почти невыносимый сырой смрад гниющей канализации. Из стока в полу рядом с водонагревателем, пенясь, поднималась черная дрянь. Жидкая грязь с лопающимися маслянистыми пузырями. Так могли пахнуть трупы утонувших животных, выброшенные на берег.
Сморщив нос, Пэт сказал, — Да ну на хрен! Пошли отсюда.
— Наш дом, — запричитала Кэтлин. — Наш… дом.
Он обнял ее. Она была напряжена, как доска. С таким же успехом можно было утешать стойку ограждения.
— Вернемся, когда это кончится, и все починим. Главное выбраться отсюда.
— Думаешь, все настолько плохо?
— Не знаю. Правда, не знаю.
— Может, стоит подождать? — предположила она.
— Нет.
— Нет?
— Нет, Кэтлин. На улицах этого дерьма уже по колено. И оно, похоже, продолжает прибывать. Если прождем слишком долго, даже мой грузовик не проедет. Думаю, сейчас мы еще сможем прорваться, но через час… даже не знаю.
— Что-то не хочется мне там застрять, Пэт. Через час уже стемнеет. А с ребенком…
— У нас нет выбора.
Он не стал ждать новых аргументов.
Когда он начал подниматься по лестнице, и Кэтлин поспешила за ним, готовая к очередному раунду спора, из стены подвала раздался звук, будто кто-то раздавил яйцо. Потом он усилился. И сменился уже каким-то скрежетом. Шов между двумя бетонными блоками раскололся и оттуда, пузырясь, словно сырая нефть, хлынула черная жидкость.
— Вот, черт, — воскликнула Кэтлин.
Они бросились вверх по лестнице.
— Почва пропиталась влагой, — сказал ей Пэт, натягивая болотные сапоги. — Я как-то читал, что во время наводнений вода не столько проходит под дверью или через стены, сколько просачивается сквозь фундамент. Вот это сейчас и происходит.
Кэтлин начала было спорить, но закрыла рот.
Покидать свой дом ей было нелегко, но она понимала, что Пэт прав. Они просто не могли сидеть и ждать. Было бы их двое, но малыш Джесси менял все. Они не могли рисковать.
Пэт надел дождевик — сам точно не знал, зачем — и вышел на крыльцо.
Когда он начал спускаться по лестнице, Кэтлин схватила его за руку.
— Нет, — сказала она.
— Что такое?
— У меня очень плохое предчувствие. Не ходи туда.
Пэт не был расположен к ее предчувствиям. Особенно сейчас. Спустившись с крыльца, он вошел в грязь. Она была странно теплая и густая. Как овсяная каша. Он с трудом стал пробираться через нее к «Доджу». Надо подогнать его к крыльцу задом, чтобы Кэтлин с ребенком смогли сесть. Очень простой план.