— Ну, так, — сказал Ганза, — от компании, ребята, я не отстану, но разве мы одни? В Максиме еще двадцать чехов, мы уже хорошо притерлись друг к другу — как думаете, может, еще кое-кто с нами пойдет? Лагош не пойдет, он насчет Легии подумывает, а другие пойдут. Может, и из венгров кто, и из немцев? — Ганза живо повернулся к Вайнерту. — Курт, не пойдешь с нами? Чешский ты знаешь, по-русски тоже договоришься, и рабочий ты человек. Неужели торчать здесь до весны и сплавлять лес для Керенского? Благодарю покорно! Я воду не люблю. У меня от нее кишки сводит.
— Я попробую поговорить с немцами, — отозвался Вайнерт. — Большой надежды нет, но попытаюсь.
— Хорошо, — сказал Долина, — попробуй, да еще возьми на себя трех ребят, с которыми ты дружишь, а я переговорю с венграми. Жил я одно время в Пеште, как-нибудь объяснюсь.
Бартак улыбался. Аршин собирается агитировать Вайнерта! Да Курт, еще когда жили в лесу, решил вступить в Красную гвардию, и они договорились, что пойдут вместе. Ну, ладно, по крайней мере ясно, что есть всамделишного в этом насмешнике Аршине.
Марфа поставила на стол самовар и чашки. Выщербленные, правда, но целые. Бартак читал вслух статьи из старого номера «Правды». Экономка подсела к столу, наблюдая за каждым движением его губ, и сияла. Долина и Ганза слушали внимательно. Вайнерт уставился на свою ладонь, точно подсчитывал мозоли. Курили махорку да прикидывали, как бежать из села Максим, хотя бы и прямо в Петроград, где все кипит, где каждая винтовка в умелой руке дорога, как жизнь. «Какая жизнь? — внезапно мелькнула мысль у Долины. — Да, конечно же, свободная, дуралей!» — ответил он сам себе.
Когда солдаты ушли, поблагодарив хозяйку за чай, Марфа подошла к Бартаку:
— Войтех Францевич, я люблю вас. Очень люблю. Артынюк это почувствовал, а вы нет, — произнесла она нерешительно. — И если вы едете в Киев, я — с вами. Женщин тоже принимают и оружие выдают.
Войтех погладил ее круглое плечо и задержал ее руку в своей. Марфа не шелохнулась. Ее красивое лицо сияло от радости.
— А наган в шкафу я берегу для вас, — сказала она позже, когда они ужинали за широким сосновым столом. — Командир должен иметь оружие. Я дам вам к нему триста патронов — набрала понемногу у Артынюка.
Кадет засмеялся.
— Спасибо, спасибо, Марфа Никифоровна. Вы золото!
— На что вам золото, Войта, дорогая вы моя душа. Держитесь живого человека, держитесь живого, говорю!
Андрей Николаевич Артынюк возвратился на несколько дней в село Максим. Когда он ввалился в комнату, усы и борода его были еще покрыты инеем. Войтех Бартак работал в лесу с пленными. Они все еще свозили бревна к Десне. Лесничий выслушал доклад об этом с удовольствием и стал рассказывать о том, что творится в Киеве. С насмешкой, притаившейся в морщинках у серых глаз, он рассказал, что большевики тайно копят силы, что поэтому город все время в тревоге, правительство беспрерывно заседает или пьянствует, а на улицах стреляют. Чехословацкие легионеры под Киевом собираются помочь правительству, если большевики все-таки поднимут голову. Артынюк, рассказывая, смеялся и пил водку — уже пятую рюмку осушил, губы его лоснились от жирной колбасы. Марфа, чтобы не смотреть на него, водила взглядом по черному бревенчатому потолку и слушала, словно во сне.
— Жаль, что вы так глупы и упрямы, а то мы могли бы вдвоем порадоваться тому, как хорошо оборачиваются дела, — словно между прочим бросил Артынюк. — А теперь уже я не хочу, нашел себе вдовушку в Киеве, покрасивее вас, и может, ей еще и ваших двадцати пяти нет. У нее дом и усадьба под Калачом, а ваш покойный супруг был всего лишь лесничим, как и я. Так вам и надо, нечего было хитрить. Она и на пианино бренчать умеет, и модные песенки петь — французские, немецкие, даже арии из оперетт. А вы что — разве только мужицкие песни, вас от этого быдла и не отличишь... Совсем вы забыли, что война отняла у русских женщин по меньшей мере пять миллионов молодых мужчин, и это еще не конец, душенька!
Глаза у Марфы были как черное стекло. Артынюк умолк, презрительно махнул рукой и проворчал:
— Ступайте в кухню, мне необходимо поразмышлять, вы ведь не знаете, что это такое. Когда придет «австрияк», пошлите его ко мне. Я ему газеты привез и дам работу. Не хочет жить как офицер, пусть гнет спину до упаду. Адью, дурочка!