Крики ехавших по лесу рейтар прервали разговор.
— Дорогу нашли! Дорога! — кричали поляки.
Сотник и пан Кулжинский, повернув коней, поехали на шум. Слева в прогалине столпились конники.
Меж елями действительно вилась, уходя вдаль, узкая промятая тропа. Отряд двинулся гуськом. Метель стихла, в лесу стало еще темней и сумрачней. Кони шли, тихо позвякивая сбруей.
Озябшие поляки недовольно ворчали.
Вдруг где-то впереди залаяла собака.
— Жильё! — раздались обрадованные голоса.
Кони прибавили шагу. Цоканье копыт стало звонче и отчетливей. Собачий лай все усиливался. Лес начал редеть. Отряд выбрался на поляну. Из мрака вынырнуло строение, похожее на курную избу.
В окне, затянутом бычьим пузырем, тускло мигал огонь.
Поляки оцепили сторожку. Собака с громким лаем бросилась к двери.
Пан Кулжинский, сотник и двое рейтар слезли с коней.
Дверь в сторожку загудела от ударов. В сенях послышались шаги. Чей-то женский голос спросил:
— Кто там?
— Отворяй, пся крев!
Женщина ушла из сеней в избу. Обозленные рейтары начали стучать еще громче. В сенях опять послышалось шарканье чьих-то ног. Мужской голос спросил:
— Кто вы, люди добрые?
— Отворяй! Дверь выломаем! — заорал сотник.
Щеколда звякнула. В щель высунулась косматая мужичья голова.
Увидав конников в незнакомых одеждах, лесник в страхе отпрянул назад. Рейтары уцепились за приоткрытую дверь и вломились в сенцы.
В избе чадила и мигала горящая лучина. Жена лесника при виде незваных гостей от испуга закрестилась.
Сотник и пан Кулжинский сели на скамью. Расстегнув обмерзшие шубы, они приказали позвать переводчика. В избу вошел рейтар с заиндевевшими от мороза усами.
— Спроси, как звать этого холопа? — сказал сотник, указывая на хозяина сторожки.
Переводчик поглядел на босого бородатого лесника. Он стоял посредине избы, исподлобья разглядывая поляков. Рейтар перевел ему слова сотника.
— Звать Иваном, — угрюмо отозвался лесник.
— Иванов много, а по прозвищу как?
— Сусаниным кличут, — неохотно ответил лесник.
Поляк передал ответ сотнику.
— Спроси, в какие места мы попали и далеко ли до Костромы?
Рейтар задал Сусанину новый вопрос.
— Домнинские мы, наше село здесь близко, — объяснил лесник, — а до Костромы верст, почитай, тридцать будет.
— Спроси, а еда есть у него какая-нибудь: хлеб, мясо? — сказал пан Кулжинский переводчику.
Мужик виновато развел руками:
— Известно, какая у нас еда. Мы люди бедные. Щи да молочишко.
— Пусть все дает сюда, пся крев! — проворчал сотник. — А не то мы сами разыщем.
Усач перевел его слова. Лицо Сусанина дрогнуло и сразу опять застыло. Врагов было слишком много. Он взглянул на жену, сидевшую в углу на скамье, и глухо пробормотал:
— Ладно, люди добрые. Снедь кой-какую найдем. Мне бы только в чуланчик…
— Так пошевеливайся, пся крев! — прикрикнул рейтар и заговорил с паном Кулжинским по-польски.
Сусанин кивнул жене:
— Чего забилась? Идем, Домна, помоги по хозяйству.
Она встала, поправила платок и пошла следом за ним, топая грязными ступнями.
Оба вышли в сенцы.
Сусанин шепнул жене:
— Беда, Домна. Вороги нагрянули. Вытаскивай все, что есть.
Жена заплакала и отперла чуланчик. Вынула каравай, хотела было закрыть дверцу.
— Постой. Давай и молоко, — сказал Сусанин.
— А ребятам как же? На утро ничего не останется, — спросила Домна.
— Ничего, проживут. К вечеру надоишь. Не дать — так последнее отберут. Слышь, Кострому ищут. Как бы оповестить воеводу? Ума не приложу. Ну, идем!
Оба вернулись в избу.
Пока они разговаривали в чулане, лесная сторожка наполнилась рейтарами. Лучина в светце пылала ярким пламенем.
— Угощай гостей, Домна, — сказал Сусанин.
Домна положила на стол каравай, нарезала его толстыми ломтями. Поставила солонку и кринку с молоком. Подошла к печи, отодвинула дощатую заслонку подала полякам горшок с кашей.
Рейтары пододвинули поближе к столу скамьи, принялись за еду.
— Каков холоп, пан Кулжинский? — спросил сотник.
— Дюже ловок, ясновельможный пан сотник. Даже нагайки не просит.
Сотник захохотал.
— Доведет ли до Костромы, как мыслите, пан Кулжинский?
— Чего ж ему не довести! Мы на конях, а он и пешком дойдет.
— Добре, — весело сказал сотник, — надо до света поспеть, — и поманил пальцем переводчика.
Усатый рейтар встал и подошел ближе.
— Скажи ему, — буркнул сотник, указывая на Сусанина, — чтоб довел нас до Костромы.
Усач повторил приказание. Лесник, будто не понимая, исподлобья глядел на поляков. Сотник вытащил из кармана бархатный мешочек; зазвякали монеты.
— Скажи этому медведю, — приказал он, — за труды мы ему заплатим златыми карбованцами. Скажи что как возьмем Москву, от круля Сигизмунда ему еще бóльшая милость будет.
— Стоит ли дарить карбованцы грязному холопу? — проворчал пан Кулжинский. — С него и нагайки довольно.
— Подождите, пан, — ответил сотник, — холоп без посула с места не тронется. Пообещать надо, а давать или нет — это наше дело. Может, потом мы его повесим на первой осине…
Сидевшие вокруг стола поляки одобрительно захохотали.
— Мы сбились с пути. Идем к своим, — обратился рейтар к Сусанину. — Ясновельможный пан сотник спрашивает: можешь ли довести нас до Костромы? Он тебе за это сто карбованцев даст.
Сусанин нахмурился, но медлил с ответом.
— Что он молчит? — нетерпеливо спросил сотник. — Скажи ему: если не захочет, то мы и заставить можем!
Переводчик повторил вопрос более сурово.
— Провесть-то, мил человек, можно… отчего не провесть, — отвечал лесник, — только ишь темень-то какая да непогодь…
— Дурень! — сказал переводчик. — Тебе ясновельможный пан сотник много золотых сулит. Богачом будешь. Собирайся!
Сусанин потупился, поглядел на затянутое бычьим пузырем окно. Вдруг лицо его озарилось какой-то затаенной решимостью. Он покосился на сидевшую в углу жену, вздохнул и перевел глаза на переводчика.
— Ладно, мил человек, — обронил он, — вот только одежонку накину…
И, повернувшись к жене, крикнул:
— Домна! Армяк давай!
— Ну что? Он согласен или нет? — спросил сотник.
Переводчик утвердительно кивнул головой. Сусанин присел на кровать, обматывая портянками босые ступни. Он торопливо шепнул жене:
— Домна, буди скорей Алешку. Пусть оденется потеплее да бежит к тестю. А как добежит, чтоб будил Богдашку, сказал бы ему, пусть седлает каурого и скачет в Кострому да там передаст воеводе: вороги в Домнино пришли, мол. Посылайте ратных людей, не то беда будет.
— Что они там перешептываются? — спросил пан Кулжинский. — Поторопи-ка холопа.
Рейтар обернулся:
— Эй ты, дурень, пошевеливайся! В дорогу пора.
Сусанин засуетился.
— Тороплюсь, уважаемые. Вот только онучки намотаю, — и опять крикнул жене: — Домна! Оглохла, что ли? Армяк где?
Баба полезла на печь, стащила с лежанки армяк и шапку, подала ему.
— Как уйдем, пошли Алешку, слышишь? — шепнул он, торопливо надевая на ноги лапти. — Да не мешкай смотри… Коль промедлишь, беда будет…
Домна молча кивнула головой. По лицу ее бежали слезы. Сусанин встал, влез в армяк, подпоясался.
— Вот, мил человек, — обратился он к переводчику, — я готов. Пошли, что ли?
Рейтар перевел его слова сотнику. Сотник застегнул шубу, повернулся к своему спутнику:
— Ну, пан Кулжинский, поспешим до коней.
Гремя саблями, оба вышли из избы. Рейтары уже садились на коней. Домна выбежала на крыльцо проститься с мужем. Сусанин обнял ее и поцеловал.
— Прощай, Домна! — шепнул он. — Смотри по хозяйству. Расти Алешку да Машку. Конец мой пришел… Может, не свидимся… Болотами поведу…