— Ой, что ты, Иванушка!.. Не пущу! — застонала баба.
Слезы градом бежали по ее лицу.
— Ну, еще что выдумала!.. — грустно сказал Сусанин. — Ступай в избу!.. — и, оттолкнув жену, отошел от крыльца.
Отряд тронулся к лесу.
Сусанин, опираясь на клюку, шел впереди, указывая дорогу. Небо нависло холодное, густо усеянное звездами. Было далеко за полночь.
Кони храпели, покрываясь инеем. Поляки ехали молча, кутаясь от холода в шубы. Сверху запорошил снежок. Опять началась метель. Лесник шел уверенно, не останавливаясь. Отряд углубился в середину леса. Мрак все сгущался. Метель заметала тропу. Она скоро исчезла под ровным слоем выпавшего снега. Переводчик-рейтар подъехал к Сусанину.
— Эй, холоп! — крикнул он. — Ясновельможный пан сотник спрашивает: скоро ли придем?
— Теперь недалече, — отвечал Сусанин: — свернуть надо влево, тут и будет.
Поляки повернули влево. Лес стал редеть. На пути показались кочки, занесенные снегом. Отряд приближался к громадной лесной прогалине.
Вдруг конь под одним из всадников, неосторожно свернувшим в сторону, стал проваливаться. Рейтар, ругаясь, спрыгнул с седла и тогда лишь понял, что попал в трясину. Но было уже поздно. Его стало засасывать. Он завопил о помощи.
Два всадника попытались ему помочь и тоже увязли Отряд остановился.
Конники, бранясь, соскочили с седел. Общими усилиями с трудом вытащили тонущих, но коней спасти не удалось. Отчаянно барахтаясь, лошади с жалобным ржанием погружались все глубже в болото.
Переводчик подбежал к Сусанину.
— Пся крев! — закричал он, схватив вожатого за бороду. — Где дорога?..
— Сбился малость, — прошептал лесник, глядя в искаженное яростью лицо иноземца.
Подъехал сотник.
— Ясновельможный пан, — сказал рейтар, выпустив бороду проводника, — он сбился с дороги.
— Скажи собаке, пусть ведет обратно. Как выйдем, мы его повесим! — приказал сотник.
Рейтар, ругаясь, перевел распоряжение.
— Да где же, кормилец, дорога-то? Я теперь не знаю, — отвечал Сусанин.
— Сыщи, пес! — зарычал рейтар.
Конники слезли и, ведя лошадей под уздцы, повернули обратно. Но едва они прошли несколько десятков шагов, как шестеро рейтар провалились в болото.
— Тонем!.. Спаси, матерь божия! — вопили поляки, погружаясь в жидкую тину.
Сотник и пан Кулжинский выхватили сабли и бросились к леснику. Переводчик-рейтар схватил Сусанина за шиворот.
— Куда ты завел нас?! — заорал сотник, сбив с мужика шапку.
— Куда ты завел нас?! — заорал сотник.
— Рубите, вороги, — тяжело дыша, ответил Сусанин. — Не предам Русь! Все погибнете!
— Ясновельможный пан, — зашипел рейтар-переводчик, — он завел нас сюда на погибель.
— Ах, собака! — выругался сотник. — Рубите его! — и взмахнул саблей.
Сверкающее лезвие мелькнуло в воздухе и рассекло Сусанину голову. Он упал.
Разъяренные рейтары рубили мертвого до тех пор, пока не искрошили в куски.
Вдоволь натешившись над трупом, поляки принялись искать обратную дорогу.
Но вьюга замела тропу, по которой они пришли. Передовые всадники, пытаясь свернуть то вправо, то влево, попадали в трясину и, отчаянно вопя, тонули на глазах у своих товарищей.
Начинало светать. Тусклое зимнее солнце медленно поднималось над вершинами.
Один из рейтар влез на осыпанную снегом высокую сосну, надеясь сверху увидеть какую-нибудь дорогу. Тщетно он озирал горизонт. Кругом тянулся густой лес. Рейтар слез с сосны, полный отчаяния.
Пан Кулжинский, бросив коня, попробовал выбраться на твердый грунт, прыгая от дерева к дереву, с кочки на кочку. Так он прошел шагов триста и совсем уж было скрылся из виду, как вдруг до отряда долетел отчаянный крик. Несчастный поляк оступился и упал в болото. Его засосало.
Объятые страхом рейтары столпились на прогалине, и никто уже не решался отойти в сторону, боясь утонуть.
Наступило утро. В лесу стало совсем светло.
Чтоб не погибнуть от холода, поляки развели костер. День прошел в страшном ожидании. Люди жадно ловили каждый маленький шорох, надеясь, что какая-нибудь живая душа заглянет в эту чащу и укажет путь к спасению. Но тщетно — лес безмолвствовал.
Сумерки снова окутали лес. В небесной синеве замерцали звезды. За ночью наступило второе холодное и туманное утро, но и оно не принесло полякам спасения.
Шестнадцать дней длилась борьба со смертью.
На семнадцатое утро проходившие по лесу крестьяне встретили человека в изодранной польской одежде. На все вопросы он отвечал то плачем, то безумным смехом. Это был пан сотник — единственный воин, уцелевший из всего польского отряда.
ЧЕСТЬ РОДИНЫ
Лес мачт вздымался над Архангельской гаванью. Китобойные шхуны, транспортные шнявы, беляны, баржи, расшивы и лодки толпились у берега. Поскрипывали причалы. От воды тянуло летней сыростью, смолой, запахом свежей рыбы. Ребятишки у мола швыряли в набегающие волны мелкие камешки.
Грузный бородач в купеческой однорядке остановился у сходней и громко кричал:
— Эй! Матвей! Матвей!..
На шняве никто не отзывался. Бородач, плюнув, стал подниматься по сходням. Едва он переступил борт, как из кормовой каюты выглянул юнга.
— Что вы, оглохли, что ли? — спросил посетитель. — Позови-ка мне Матвея Иваныча!
Юнга исчез. Через мгновение из каюты высунулась голова шкипера с трубкой в зубах, затем туловище и ноги. Подойдя к гостю, он протянул ему широкую ладонь:
— Здравствуй, хозяин!
— Здравствуй, Матвей Иваныч! Я поговорить зашел.
— Ну что ж, — усмехнулся шкипер, — пойдем в каюту. Там попрохладнее… — и, повернувшись, зашагал к корме.
Хозяин пошел за ним.
В каюте восемь матросов хлебали уху.
— Что вы тут торчите? — проворчал шкипер. — На палубе места, что ль, нет? Ишь насорили!
Матросы, забрав миску, вышли.
Купец сел, отирая платком пот.
Шкипер смахнул со стола хлебные крошки, уселся напротив, пыхнул табачным дымом.
— Слушаю, Пал Палыч.
Бородач вздохнул:
— Ну и палит солнышко-то! Уф! Умаялся. Когда отчаливаете?
Шкипер повел плечами:
— Да хоть сейчас, Пал Палыч. Все дело за накладными.
— Вот я их и принес, — сказал купец, вытащив из кармана бумагу и надевая очки. — Вот видишь, — он щелкнул пальцем по документу, — здесь сказано:
«Его благородию господину Иогансону от купца второй гильдии Павла Попова.
Почтеннейший сударь!
По уговору на доставку ржи, оную в числе тысячи пятисот мешков на шняве „Евпл второй“ в сохранности и в срок доставляем, о чем надлежит вам, сударь, здесь расписаться. Третье июля 1810 года. С почтением. Павел Попов».
Вот, Матвей Иваныч… Сдашь товар норвежцу, а расписку мне доставишь. Да держи эту бумагу посохраннее. И еще кое-что я тебе хотел сказать: время теперь неспокойное. Англичане, слышь, за нашим братом охотятся… У Фрола Свечина три шнявы забрали. Так что… посматривай. Хоть и мое добро, но и ты в ответе есть. Ну, кажись, все.
Купец встал, отер еще раз платком потный лоб.
— Теперь вам мешкать нечего. В дорогу пора…
— Скоро тронемся, Пал Палыч, — ответил шкипер.
— Ну, ладно. Прощай. Счастливого пути-дорожки!
Оба выбрались на палубу.
Проводив купца до сходен, шкипер вернулся.
Матросы, пообедав, уже курили на корме.
— Матвей Иваныч! Зачем хозяин заходил?
— Известно… Рожь везти надо, — буркнул шкипер. — Воды запасли?
— Шестьдесят бочек, Матвей Иваныч.
— То-то! Путь дальний. В Норвегию идем… Чего прохлаждаетесь?! Выбирайте-ка якорь… Мишка, Федор, начинайте ставить паруса!