Перед взором возник первый бой на реке Угре против ордынцев. Тогда он прикрывал грудью Федяшу, только что раненного. Его уносил Донат с поля сечи. Федяшу пытались добить сразу четверо степняков. Но он встал на их пути. Сабли свирепых ордынцев, казалось, вот-вот пронзят его с четырёх сторон. Но нет, ни одна не достала его, потому как он был ловок, стремителен и дерзок. Он засмеялся, когда убил первого ордынца, похоже, самого сильного и бывалого воина. Смех русича поразил ордынцев, они опешили, и Алексей ухватил миг, проткнул второго. Третий добрался до него и ранил в левую руку, но большего не успел сделать. У последнего страх перекосил лицо, и он убежал. А Фёдор был уже вне опасности.
За долгую Ливонскую войну смерть гонялась за Алексеем по пятам. И тысячу раз он мог быть убит. Вражеские стрелы и пули пробивали ему доспехи, под ним убивали коней. Однажды ливонский рыцарь разрубил ему шишак, спасла бобровая шапка. Это случилось на крепостной стене во время приступа на Дерпт. Мгновение — и ошеломлённый Алексей полетел бы со стены в бездну. Но какая-то сила толкнула его вперёд, и он пронзил кинжалом шею рыцаря. Дерпт, Нарва, Ревель пали под натиском русских войск. Летом 1558 года Алексей стоял на берегу Балтийского моря и умывался.
Через все сражения Алексей пронёс одну тайную мысль: судьба к нему была милосердна чрезмерно. Этой мыслью он никогда и ни с кем не делился. То было самое сокровенное после любви к незабвенной Ксении и её отражению — сыну Федяше. Как он спасал сынка в битве за Рязань! Так же свежо, спустя годы, Алексей вспомнил тот день, тот час, те мгновения, когда татары поднялись на стену и потеснили рязанцев. Алексей прибежал к месту яростной стычки вместе с сыном. Увидев рядом с собой воеводу, рязанцы воспряли духом, стали теснить татар. Федяша в тот миг краем стены пробрался в самую гущу врагов, пытаясь убить мурзу. Но могучий мурза, который бился с русичами, узрев молодого красавца, воспылал жаждой захватить его в полон. Он возник перед Фёдором и первым же сильным ударом выбил из его рук саблю. Мурза что-то крикнул своим ордынцам, и такой же сильный воин, как мурза, пробился к Фёдору, ударил его кулаком по голове, вскинул на плечо и побежал к штурмовой лестнице.
Увидев, как уносят сына, Алексей с яростью прорубил себе путь к стене и, пока ордынцы спускались, унося Фёдора, крикнул: «Други, за мной!» — и спрыгнул с трёхэтажной высоты. За ним последовали ещё с полтора десятка воинов. И близ стены у лестниц пошла рубка. Заметив внизу русских, ордынцы прыгали сверху, но каждый из них тут же получал смертельный удар. И вот уже тот воин с ношей на плече рядом. Он бросил Фёдора на землю и сам прыгнул на Басманова, но угодил на его саблю. Алексей тут же подхватил сына на плечо и стал подниматься на стену. Татары были настолько ошеломлены внезапностью случившегося, что забыли о луках и стрелах. Рязанцы без потерь покинули место схватки, следом за воеводой взобравшись на стену. Многие из них повалились на настил, чтобы отдышаться. А Басманов приводил своего сына в чувство.
Теперь, размышляя над прожитой жизнью, Алексей понял, что только любовь к сыну привела его в опричнину. И он жалел лишь о том, что не нашёл в себе сил вырвать Федяшу из рук царя, отторгнуть сына от государевой службы. Сие и заставило Алексея быть в царской стае как все, а из-за своего дарования и вовсе приблизиться к царю и тоже стать его любимцем. Если бы Алексей когда-либо корил судьбу, он сказал бы, что она сыграла с ним злую шутку. Нет, он не корил её, а заливал своё горе хмельным.
Последнюю остановку перед Новгородом царь Иван сделал в большом селе Корыстынь, раскинувшемся на южном берегу озера Ильмень. От него к древнему граду уходила прямая, как стрела, дорога по ледяному полю. Алексей знал это село. В бытность свою вторым наместником Новгорода он не рам бывал а Корыстыни. Ещё перед въездом в село царь Иван позвал в свою колымагу Малюту Скуратова, сказал ему: