Филиппа, не заметив Джервеза, прямо направилась к столику возле самой двери; кто-то ее окликнул, и она остановилась там, разговаривая и смеясь. Какой-то смуглый юноша подал ей огонь для папироски.
Джервез стал издали изучать ее… В сотый раз он спрашивал себя, почему она выглядит такой молоденькой? Кажется ли это ему или она действительно так невероятно молода? Теперь почти все девушки и даже маленькие девочки выглядят старше своих лет; можно подумать, что они делают все возможное, чтобы выглядеть взрослыми, и шестнадцатилетние похожи на двадцатипятилетних… Быть может, достигнув этого возраста, они стараются об обратном?..
Филиппа была стройной до худобы и выглядела выше, чем была на самом деле, вероятно, благодаря своей длинной шее и маленькой коротко остриженной золотистой головке. Даже на таком далеком расстоянии бросался в глаза контраст между ее темными ресницами и светлыми волосами. Джервез должен был признать, что, несмотря на крайнюю современность (которую он так не любил!) всего внешнего облика Филиппы, ее очень короткого платья, почти бесцветных чулок и тонко обрисованного губной помадой прекрасного рта, она была обаятельна. В ее голосе звучали очаровательные нотки, холодные и, вместе с тем, нежные, и особенно чистые. Это был голос существа счастливого и уверенного в себе.
Она вдруг быстро повернула голову, очевидно, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Ее глаза встретились с глазами Джервеза, и ее прекрасное лицо озарила изумительная, чарующая, милая улыбка.
Он подошел к ней, и она сказала:
— О, Джервез, вы знаете, я почувствовала, будто что-то пронизывает меня, как бывает, когда кто-то смотрит на вас в церкви или в другом месте. И это оказались вы!
— Хотите танцевать? — спросил Джервез.
— Давайте. Я с Сэмом и Фелисити. Где их стол? Ах, вон там.
Джервез крепко обнял ее, и они танцевали одно время молча. Филиппа прервала молчание:
— Папа сказал мне, что вы едете с нами в Марч. Мы рано туда поедем. Я люблю деревню в это время года и жажду увидеть опять собак и почувствовать запах горящих смолистых дров. Конечно, можно и в городе топить камин дровами, но не знаю почему, здесь дрова пахнут иначе. Вероятно, вам приходилось в деревне возвращаться домой в осенний вечер, и вдруг дымок от горящих дров заставлял вас вздрогнуть и оживиться? Так, во всяком случае, он действует на меня: как только я почую этот запах, мне кажется, что вот-вот я должна вспомнить что-то очень хорошее, желанное. Но мне никогда не удается вспомнить.
— Все разлетается как дым, не правда ли? — подразнил ее ласково Джервез.
Она засмеялась:
— Это в собственном смысле или в переносном?
— Скорее — в переносном, потому что нет ничего менее неопределенного, чем собственное значение слов.
После своих сегодняшних волнений Джервез чувствовал себя странно успокоенным. Они немного помолчали. Вдруг он сказал:
— Я страшно рад, что еду завтра.
И Филиппа ответила ему немного рассеянно:
— Я тоже.
Музыка прекратилась, и он подвел ее к столику Сэма. Сэм поднялся и сердечно поздоровался с Джервезом:
— А, и вы здесь? Великолепно! — и сел.
Сэм очень напоминал «Портоса» из бессмертного произведения Бэрри; у него были глаза сенбернара, глубоко сидящие, слегка грустные, пытливые и даже немного налитые кровью, как после охоты на крупную дичь. Он обладал всеми достоинствами хорошей собаки. «Верен до стеснительности», — как часто говорила о нем Фелисити. Он просил только разрешения находиться возле своей обожаемой и слушаться ее малейшего жеста; у него были хорошие манеры, и он любил комфорт. Ему подошло бы такое имя, как «Фидо», «Трей» или «Принц», но — какая ирония судьбы! — при крещении ему дали имя Сент-Клэр, которое Фелисити сразу переделала в Сэмми.
Сэм был во всех отношениях хороший человек и хороший делец. Как только он увидел Фелисити Кардон, он сразу влюбился в нее. Фелисити была старше Филиппы на семь лет и в свои восемнадцать лет была так пышно развита, как это довольно часто встречалось во время войны, и способна была с такой же основательностью разбить жизнь некоторых мужчин, как шрапнель или ядовитые газы. Сэм был тогда богат, и, кроме того, у него была военная форма и выправка, придававшие его добродушной медлительности кажущуюся живость, а всему его внешнему облику — изящество и выразительность.
Фелисити, несомненно, сделала хорошую партию и даже была несколько лет довольна; но война кончилась уже давно, жизнь вошла в свою колею, и Сэм стал тем, чем он был на самом деле, часто до слез раздражая свою жену. У них были два маленьких сына, веснушчатые, спокойные крепыши, совсем в духе Сэма. Он не мог не гордиться своими малышами. Поэтому, когда ими, бывало, восхищались в клубе, он приучил себя говорить: «Да, вовсе не такие уж плохие ребята». Но обычно он не выдерживал напряжения, которого ему стоило его притворство, а вынимал из кармана кожаную папочку и с явным самодовольством показывал серию портретов сыновей, начиная с шестимесячного возраста.
Сэм очень любил Джервеза. Он был много моложе его, и в его любви к нему таилось обожание, которое молодежь испытывает к героям. Джервез был таким, каким хотел бы быть Сэм. Он часто наблюдал, как натягивается на плечах Джервеза тонкая шелковая рубашка, когда тот взмахивал молотком в поло, а в Крикет-клубе Сэм, бывало, искренно восхищался его игрой «без всякого напряжения», в то время как он сам уже задыхался, багровел и обливался потом.
Сэм любезно предложил Джервезу рюмку коньяку и спросил:
— Едете в Марч, не правда ли?
— Да.
— Мы тоже. В субботу. Старик рассчитывает, что мы покончим с куропатками. Вы видели новое ружье у Ригби? Великолепное, прямо изумительное.
Когда Сэм говорил о ружьях, он даже впадал в лирический тон. И сейчас он как раз собирался пуститься в дальнейшее описание, когда Фелисити прервала его:
— Сэмми, мне хочется потанцевать.
— С удовольствием, дорогая!
Когда они отошли на довольно большое расстояние, Фелисити сказала:
— Послушай, я хотела тебе рассказать, но как-то все не удавалось… По поводу Джервеза и Филь. Мама звонила мне за несколько минут до нашего отъезда. Джервез едет в Марч с определенной целью.
Сэм в этот момент с трудом лавировал между танцующими.
— Знаю. Он говорил мне. Стрелять куропаток.
Фелисити слегка ущипнула его за руку.
— Да нет же, я же сказала, что это из-за Филь. Он хочет жениться на ней. Подумай только, Сэмми, так много денег, и Фонтелон, и вообще…
Сэмми в ответ только кивнул. Некоторое время они танцевали молча. Затем он тихо сказал:
— Хорошо, но ему уже много за сорок, а Филь ведь только восемнадцать…
— Девятнадцать, — поправила Фелисити. — И потом, какое это имеет значение, Сэмми? Только, ради бога, не болтай об этом и не настраивай Филь против, а то ты все испортишь.
— Я думал, что она увлекается Тедди Мастерсом? — продолжал Сэм упрямо.
— Ах, это же ребячество и больше ничего.
— Что ж! Надеюсь, они будут счастливы! — сказал Сэм, но в голосе его не слышалось особого воодушевления; он был взволнован, и ему было не по себе. Он представлял себе Джервеза в самых различных ролях, но никогда не думал о нем как о муже Филь.
«А почему бы нет? — уговаривал он самого себя. — Честное слово, здесь нет ничего необычайного».
Он отвел Фелисити обратно к столу и стал наблюдать за Филиппой до тех пор, пока Фелисити не толкнула его локтем, как будто нечаянно, и не сделала в ответ на его изумленное лицо предостерегающей комичной гримаски… Двадцать лет… а то и все двадцать пять… по меньшей мере… Ему казалась такая разница в летах слишком значительной. И не то чтобы Вильмот ему не нравился. Наоборот. Никто, даже он сам, не мог бы с ним сравниться. Но брак… это — совсем другое дело!..
Он продолжал украдкой наблюдать за Джервезом… Вот чем объясняется его поведение этим летом… званые обеды… и все вообще… Понятно, старики будут этому способствовать. Никто так хорошо не знал цену денег, как Кардон. Да, да, этот простой и вместе с тем хитрый, любящий посмеяться Билль. Если, как он сам часто говорил, сердце у него золотое, но зато голова — железная!