— Да, дорогой, — мягко прервала его миссис Кардон, — я вижу… А вот и обеденный гонг.
Обед носил праздничный характер. Даже Филиппа выпила бокал шампанского, которое ненавидела, и оно вызвало на ее щеках яркий румянец. После обеда Филиппа и Джервез направились в музыкальный салон, немного холодное, прекрасное помещение, к которому вела галерея с противоположного северного конца дома. Филиппа подошла к роялю и начала играть. У нее был не сильный, но приятный голос, в котором звучали нотки призыва. Она начала петь одну из современных, ничего не говорящих песенок, немного смущенно улыбаясь Джервезу.
Он облокотился о высокую доску камина, заложил руки в карманы и закурил, стараясь скрыть свое обожание и с ужасом чувствуя, что его охватывает такое же безумное желание, как и тогда, в лесу… А вдруг ей будут неприятны его ласки, его поцелуи?
Филиппа продолжала петь, иногда почти шепотом произнося слова. Вдруг она запела полным голосом; песенка была переложена с греческого, и Филиппа вкладывала в нее все свое чувство и голос. Ей особенно нравилась строфа: «Как бы я желала быть небом, чтобы всеми своими звездами смотреть на тебя».
В два шага Джервез очутился подле нее; он положил свои руки ей на плечи, и она невольно откинула голову назад.
— Если бы я был небом, — сказал он у самых ее губ, — для меня на земле ничего не было бы прекраснее тебя… вот как я чувствую… те слова в песне.
Он прижал ее к себе. Они стояли оба, Филиппа в объятиях Джервеза.
— Счастлива? — тихо спросил он.
Она улыбнулась ему открыто и весело и затем, почувствовав скрытое под ответной улыбкой страшное напряжение, поцеловала его.
ГЛАВА III
Сердце ее голодно,
Во что бы оно ни было облечено,
И красная роза у ее груди
Олицетворяет всю жажду мира.
Ее девиз — надежда,
Но надежда, окруженная страхом.
Любовь означает для нее всю жизнь,
Но любовь эта омочена слезами.
С. Кинсольвинг
На следующий день жизнь закипела вокруг них. Филиппа убедилась, что помолвка — одна из самых приятных вещей в мире. Джервез приобрел новую ценность в ее глазах; она стала гордиться им, его поступками, всей его личностью и тем обаянием, которое окружало его.
Все, по-видимому, были довольны, завидовали ей. По крайней мере, Фелисити высказывалась вполне определенно.
— Ты хорошо поступила, дорогая, — сказала она, сидя перед зеркалом Филиппы и румяня себе губы. Хорошо! Я бы сказала — превосходно! Сэм говорит, что Джервез на редкость богат, а как ты знаешь, он не любит преувеличений. Его дословное выражение о размере богатства Джервеза было «горы денег», и он был при этом вполне серьезен. И, кроме того, у Джервеза не только деньги, но и привлекательность.
Она вдруг резко обернулась, и ее синие глаза пытливо уставились в Филиппу.
— Я надеюсь, что ты любишь его, не правда ли?
— Конечно! — ответила Филиппа.
Фелисити сделала веселую гримаску.
— Ты такой еще смешной котенок — прямо-таки непередаваемо! Я не думаю, чтобы ты была скрытна, или же только немножко. Но мне кажется, что все это время ты сдерживала себя. Вообще, беби, я склонна думать, что ты еще не пробудилась, а это в наши дни кажется очень странным!
Она опять повернулась к зеркалу и задумчиво прибавила:
— Но для Джервеза очень хорошо, если ты действительно увлечена им. Послушай… (пауза, во время которой она внимательно изучала свое лицо), послушай, ты ничего не будешь иметь против, что я попросила приехать Тедди? Видишь ли, я ничего не знала об этой помолвке. Во всяком случае, не наверно. Я надеялась, но я не думала, что это так скоро случится.
— Я тоже нет, — ответила Филиппа беззаботно. — Я была совсем ошеломлена, когда Джервез сделал мне предложение. Я никогда не думала об этом. Мне просто было приятно его общество.
— Прекрасно, — продолжала Фелисити, — но ты ведь не увлекалась и Тедди, не правда ли? Он приедет с Ланчестерами. Кстати, раз мы уже заговорили о браке, как могла Леонора…
— Дикки очень хороший малый, — перебила ее Филиппа. — Мне кажется, у него много внутренних достоинств, и он исключительно добр.
— Добр! Внутренние достоинства! — насмешливо повторила Фелисити. — Возможно! Я не знаю. Но я знаю, что Леонора вышла за него замуж не ради этих качеств, а потому, что Рексель сделал предложение Шейле Тор из-за денег, и Леонора решила сделать то же самое и добилась своего. Но даже миллионы Дикки не примирили бы меня с его лицом; это не лицо, это прямо-таки тридцать три несчастья! Существуют уродливые люди, но как бы они уродливы ни были, в их уродстве есть что-то симпатичное, естественное, и его не замечаешь. Но уродство Дикки просто противно и как-то возмущает; это спесивое выражение, и рот, как у лягушки, и эти ужасные складки жира, свешивающиеся на воротник! Странно и смешно, должно быть, чувствовать себя обожаемой таким человеком, как Дикки, да еще так, как он обожает Леонору. Я бы сошла с ума на ее месте. Я пригласила ее из жалости. Дикки не может приехать, a tete-a-tete с ним измучило ее до смерти; поэтому она чуть не прыгала от радости при мысли хоть на некоторое время избавиться от него.
Филиппа закурила папиросу и тихо сказала:
— Но Дикки был таким же уродливым и до брака, когда она спокойно переносила его внешность. И, мне кажется, с ее стороны очень нехорошо так относиться к нему и избегать его теперь.
— Посмотрим, как ты заговоришь после замужества, — возразила Фелисити. — Брак изменяет тысячу вещей и больше всего — представление женщины о том, что ей нравится и что ей не нравится… Хэлло! Подъехал какой-то автомобиль… — она подбежала к окну. — Ага, это жених вернулся из города, торопясь в хижину невесты на своем пятидесятисильном «Роллсе». Зачем он ездил, Филь? Ах, понимаю, за кольцом! Как мило со стороны Джервеза, что он не припас к этому случаю какого-нибудь материнского кольца, как это делают многие! Впрочем, Сэм тоже не посмел бы мне преподнести что-нибудь неинтересное или с привкусом романтики, хотя бы это ему стоило жизни.
Она посмотрела на свою руку и улыбнулась, но сейчас же зевнула.
— Но ведь ты же была влюблена в Сэма? — сказала Филиппа, и в тоне ее послышались обвинительные нотки. — До того, как ты стала его невестой, ты при звуке его голоса вздрагивала, нервничала и спрашивала, хорошо ли ты выглядишь. А когда я говорила, что нет, ты все равно сейчас же забывала о моих словах и бежала вниз.
Фелисити в это время играла своим жемчугом.
— Правда? — проговорила она рассеянно. — Боже мой, мне это кажется какой-то иной жизнью. Но вот еще автомобиль! На сей раз Леонора и Тедди. Идем.
Филиппа встретилась с Джервезом в холле. После минутного колебания они поцеловались. Фелисити угадала: Джервез ездил в город, чтобы купить Филиппе кольцо. Он быстро надел его ей на палец, как раз в тот момент, когда Леонора Ланчестер величественно вплывала в комнату. Кольцо было очень красиво. Филиппа только успела прошептать: «О, Джервез, оно изумительно! Благодарю, благодарю», как Леонора уже стояла рядом с ними, томная, очаровательная и нежная. Перед нею трудно было устоять. Она была очень смугла, с восхитительными глазами и, бесспорно, красавица. Дочь бедных, но честных родителей, как она сама выражалась, детство и юность свои она провела в таких условиях, когда была слишком бедна, чтобы посещать те дома, которые ей нравились, и слишком горда и избалована, чтобы примириться с теми скромными удовольствиями, которые были ей по средствам. Бедность была в ее глазах преступлением и рассматривалась ею как жестокое наказание. К родителям она скорее относилась с презрением и хотела от них поскорее избавиться. Это были люди, особенно ревниво относившиеся к своему внешнему достоинству, с печальным сознанием, что им не хватает этого внешнего достоинства, и всегда завидовавшие более счастливым людям.