«Американка»
|.
Илай и его наставник играли в шахматы. Шёлково-серые брюки, свежий, словно сотня кофейных зёрен, светлый пиджак, белая кофта с высоким воротом-вот одежда Илая. Речной ветер развевает его волосы цвета виолончели, так, что они становятся похожими на солому. Воздух наполнен тем ароматом душевного тепла, которое наступает неожиданно и бывает только в двадцатых числах июня, когда всё ещё впереди. Наставник своими добрыми, седыми глазами передвигает фигуры. Ход конём: вечер на берегу Дуная обратился погожим, словно после долгой работы, которая приходится по душе. Наставник говорит: Илай, запомни. Шахматы-хорошая вещь. Они помогают собраться с мыслями. Наставник говорит: Илай, вот твоё домашнее задание. Ты-музыкант, и чтобы любить свою скрипку, лучше её чувствовать, ты должен каждый день приходить и играть со мной. Илай и его наставник молчат. Илай собирается с мыслями.
Эх, жалко, что уже ничего не вернуть. Выходя из Кафе на Гроссельштрассе, глядя вслед предзакатным лучам, Илай решается повторить маршрут дождливого полдня. «Поразительно. И она прошла прямо здесь». Брусчатка под ногами Илая, цветы в потемневших горшках, облака, едва нависаюшие над городом, даже сам Илай-всё изменилось. Словно стоит только зацепиться за воспоминания, как они, одно за другим, начинают падать в беспросветную бездну. Выходит, человек запоминает лишь силуэты? Быть может потому прошлое кажется нам таким стоящим, а настоящее-плохим? Но скорее всего потому, что раньше действительно было лучше. Вот и собор, блестевший тёмным золотом поверх дождя, теперь стоит, осунувшись, глядя в вечность своими помятыми куполами, и словно подтверждает всё, сказанное ранее. Замедляя шаг, ступая мягкой кожей обуви по серому камню былых надежд, Илай непредвзято размышляет: Так в чём же тогда Смысл жизни? Играючи, во весь опор, или не спеша; как в детстве, или по-взрослому, гнаться за жёлтой бабочкой счастья, а после, изодрав колени в кровь, сидеть в чужой траве и с горечью сожалеть о содеянном? Или ловить бабочку до того, как она взлетела? Но так не бывает. Садясь в автобус, будто в холодный июньский день, который в мыслях стал его вторым домом, Илай на секунду остановился. Пригляделся, соскочил со ступеньки, но только успел прокричать что-то вроде: «Ты здесь, Боже!», как вскоре понял, что перед ним лишь пустая площадь и мираж, словно плод его болезненного воображения, похороненного прошлым. Спустя полчаса на площади Марии Терезы Илай скорбил, что судьба не играет дважды.
||.
Всего два года назад она прошла по Гроссельштрассе, озаряя жизнь своим немым присутствием. Блеклые, красные, розовые фиалки на этой улице всегда были хороши, но, казалось, только сейчас обрели свой истинный смысл. Свежей и ненавязчивой красотой Она как бы подчеркивала лето вокруг себя. Русые локоны при мерном стуке её каблучков так живо ударялись о белую шею, что в тот момент были Ему самыми близкими друзьями на земле. Её веснушки и голубые глаза, тёплая шаль на босые плечи, плавная, но простая походка-всё это заставляло Илая не оправдываясь глазеть на неё в столь холодный июньский дождь. Незнакомка шла и приятным, но терпким голосом отвечала на телефонный звонок. Её таинственный англоязычный диалект почти окончательно сводил с ума Илая. Про себя Илай прозвал её Американкой. Но дождь лил как из ведра и с каждой секундой становился сильнее. Причём на небесах не было никаких предпосылок к дождю, разве что они выглядели по-Австрийски серыми. Лужа у соседнего столика начинала обретать те критические размеры, которые в древности приобрёл Мировой океан. В течение пятнадцати минут Илай смотрел в одну точку: между окнами чужих домов, недалеко от водосточного русла. Он размышлял: как быть ему с той красотой, что его посетила. Догадываясь, конечно, что красота его безвозвратно уходит, может быть навсегда, и если её не смоет этот ненастный дождь, то унесёт песчинкой ветра время. А потому Илай встал и, несмотря на пиджак на плечах и белую летнюю обувь, пошёл спасать столь необычную для местных Австрийских широт девушку. Пока Илай шёл, мысли его витали где-то далеко в облаках, выше дождей и ветра. Он думал о превратностях судьбы. Но Американки не было, как и хорошей погоды, и однажды Илай принял за Американку обычную старуху, выскочившую из-за угла. Когда центральная площадь показала себя во всей красе, во всей широте своих намерений, ноги сами понесли Илая к автобусу, вот-вот уходящему в никуда, но сухому, словно лицо младенца в первые минуты после горя. Однако вскоре автобус, ещё недавно спасительный, теперь, словно первый обитель зла, увозил Илая от его немой надежды. И девушка-Американка, глядя вслед, жаждала лишь окончания непогоды, но никак не встречи с молодым австрийским музыкантом.