У католиков нет запрета женщине заходить за алтарь, и Оксана зашла с неловким чувством (в плечах) святотатства. Простые, белые стены с темным распятием и забытой в углу мраморной статуей светского характера.
Церковь посвящена Святому Мартину, в его день она отпирается и устраивается праздник с обильным угощением винами. Здешние виноградники дают вина марки «Черный Петух». В погребах виллы хранятся великанские бочки белого и красного вина разных лет и штабеля черных запылившихся бутылок, в которых оно стареет. Стены погребов трехметровой толщины и арочные своды, сложенные из кирпича, надежно берегут прохладу, необходимую для вин. Как приятно выйти снова на солнце, на свежий воздух. Хотя не такой уж он свежий: солнце начинает бесчинствовать и воздух обжигает дыхание.
Вошли в виллу. В большой прихожей висят под стеклом свадебные фотографии. Невеста, как и быть должно, во всем белом и длинном. А по такому случаю збандьерати (знаменосцы) старинной сиенской контрады, шествия с флагами и гонками на лошадях в средневековых костюмах, пришли показать свою ловкость в искусстве манипулировать, джигитовать флагами на параде. И неспроста. Отец жениха был капитаном «Совы», одной из команд, вокруг которой разгораются сезонные страсти страшней, чем в футболе. Контрада проводится в Сиене ежегодно, к ней специально готовятся, ревностно соблюдая все правила и символы, идущие из Средневековья. Быть капитаном «Совы» – это не песни петь.
Дальше все заходят в уютные комнатки с букетами сухих цветов и трав в вазах и на стенах. Особенно красивы красные цветы с колосьями в сите, прибитом над камином. Эти комнаты сдаются туристам, ищущим сельских радостей.
Вся эта вилла – не что иное, как отель самой высокой категории. Целыми днями его «дачники» гуляют в окрестностях, подолгу обедают, запивая говяжью вырезку по-тоскански лучшим из кьянти и купаются в бассейне. Голубой, как изразец, он сверкает под открытым небом почти среди дикого поля. Чтобы добраться до него, надо пробираться сквозь густую траву. Дети не выдержали хороших манер, скинули обувь и понеслись вприпрыжку со звериным криком счастья и силы.
Вода еще холодная, но оттащить их от бассейна невозможно. А впереди ждут флигеля, тоже обустроенные под гостиничные номера и мало отличающиеся от монашеских келий. Койка, стол, шкаф, умывальник. Но что еще человеку нужно?
Предстояло осмотреть и цеха ферментации вин – землицы-то гектаров с тридцать, со всей собирается виноград и делается это известное во всем мире вино. Хозяин с подробностями рассказывает, как проходит сборка урожая, сколько требуется рабочих рук, а Оксана любуется им и его женой. Он говорит обо всем с душой, все здесь взлелеяно его хлопотами и заботами. Это – его жизнь, он – ее часть. Он – часть этой земли и виноградников, в них его сила. И вообще, сила человеку от земли.
Какая они с хозяйкой безмятежная пара! Ну, да как знать? За розами всегда скрываются шипы. Но какие уж тут шипы!
И только после цехов с огромными вертикальными цистернами и комбайнами для сбора винограда под палящим солнцем гостей проводили в павильон, где налили прохладного белого кьянти, живого, солнечного сока этой рыже-ржавой кормящей земли. Налили и с собой дали по три бутылки.
Загремел гром, и это было неожиданно: солнце сияло, утренние тучки отодвинулись на горизонт.
Оксана с детьми пошла к колодцу, мужчины остались беседовать.
И уже совершенно вымотанные и хмельные от свежего воздуха и ходьбы, Оксана, дети сели с друзьями в фургончик и потряслись обратно.
Не успели отъехать от усадьбы, как дождь забарабанил по крыше и по дороге, взбивая над ней клубы пара.
– Бедняги, вот уж где бедняги, – озабоченно крякнул Сандр, сидевший за рулем.
– Кто бедняги? Почему?
– Как? Ты ничего не знаешь? – Он даже повернулся к Оксане.
И его жена рассказала, что неделю назад отец хозяина пустил себе пулю в рот. Из-за того, что разорился. Вложил деньги в постройку гостиницы в пригороде Флоренции, но пригород выбрал неудачно, турист туда не едет. Гостиницу хоть выбрось. Заем в банк невозможно выплатить, да и проценты выросли так, что теперь надо продать вот эту усадьбу, чтобы кое-как их покрыть. Нервы у старика не выдержали – вот он и отделался пулей. Неделю назад. А сын и невестка держались спокойно и безмятежно.
Дождь уже не барабанил по крыше, а шел сплошным накатом. Тоскана, ее оливковые рощи на холмах и одинокие усадьбы остались за матовой вуалью дождя. Как же эти люди будут жить без земли, в которую они вложили себя? И как получается, что за какую-то ошибку, за проценты, абстрактные цифры, никогда не бывшие осязаемыми ценностями: пшеницей, шелком, медом – надо отдать свою землю с косточками пращуров, землю, которая давала жизнь тебе, а ты – ей? За проценты. По закону это верно, но по совести – это чушь какая-то и грабеж.
Оксана посмотрела на красивые бутылки вина. Подарок. Денег за него не захотели. Как же теперь благодарить за него? Какими процентами?
Гром грянул гневным молодом басом. На кого это он так?
Май начался.
Ролики и поминки
«Умер отец Срочно приезжай» – телеграмма длиною выстрела в висок. Прочитав ее, Зория пошатнулась, будто в нее угодил разряд силы небесной, и чуть не упала.
Спустя полчаса, она, загруженная семьей, службой и косметическим кабинетом женщина, уже подходила к окошку авиакассы, подавала телеграмму и просила дать ей билет на ближайший рейс, на который, разумеется, свободных мест давно нет.
Дальше все было, как в тумане – дорога в аэропорт, регистрация, посадка, полет, гонка на такси к отчему дому – безликой ячейке, замурованной в китайскую стену многоэтажки. И далее – пионерский бег по лестнице через две ступеньки, дверь, стук, звонок в нее. Туман спал в ту самую минуту, когда дверь отворилась, а на пороге, живой и невредимый, с улыбкой до ушей, взъерошенный и крепкий, стоял отец.
– Папа!!! – вскричала Зория, и в крике этом смешались удивление, радость, шок, упрек, недоумение, негодование и еще невесть что.
– Ты что, – обиделся папа, – не рада видеть меня живым и здоровым?
– Рада! И кричу от радости, – отвечала дочь, проходя в прихожую. – Правда, меня чуть удар не хватил от такой телеграммы! Ну и жутки шутки! И как у тебя ее приняли?
– Т-так, – довольно цокнул одновременно языком и замком отец, – надо уметь находить к людям подход. У телеграфистки, такой милой, одинокой женщины, тоже сын как уехал несколько лет назад, домой носа не кажет. Вот она и прониклась.
Он подхватил дочкину сумку и втащил в гостиную:
– Ты садись. Подумай, что толку, приедешь ты на мои похороны? Ведь я тебя не увижу, мы не поговорим, как два старых кореша. И потом ты же прихватила с собой бутылочку коньяку, я знаю. – Он рванул молнию на сумке и извлек из ее брюха хорошенькую бутылку прозрачной коричневой жидкости. – Папочка ж знал! Давай, поскорей остограммимся, – он уже доставал из буфета парадные рюмки, – пока мамочки нет!
Он с изяществом налил коньяку, приговаривая:
– Молодец, Зоренька! Угодила отцу, отборного прихватила! Ну, давай, за упокой моей души, чтоб ей в Царствии Небесном вовеки пребывать и на суетную землю боле не возвращаться! – И он опрокинул рюмку в горло.
Зория, осевшая на диван и не без удивления да умиления внимавшая его речам, высосала коньяк тоненькой струйкой.
– А ведь мне, – продолжал отец, – на собственных похоронах не нальют! Точно, не нальют. Вот я и решил: поговорим, выпьем, вспомянем, пока я живой. А что скорбеть над каркасом?
– Но, папа… – у Зории не было слов; усталость, чудовищная усталость после всей этой гонки охватила ее, а от рюмки совсем развезло. – А где мать? – еще спросила она, но ответа не разобрала: уронив голову на плюшевый подлокотник и подобрав ноги, провалилась в сон.
Очнулась от щекотавшего ноздри духа пирогов, который тянулся из кухни. Это мать затеяла ужин.