Наиболее прозорливые понимали, в чем дело, но предпочитали молчать и только иногда многозначительно бросали фразы о том, что постройка загадочного здания — часть обширного гениального плана.
Известия об этом стали проникать в иностранную прессу.
Крупнейшая английская газета «Дэйли мэйл» послала в Капсостар своего самого ловкого, пронырливого корреспондента, Виллиама Дройда, создавшего себе имя корреспонденциями с театра гражданской войны юга России.
Газеты подхватили мысль о гениальном плане и, захлебываясь, стали строить невероятные предположения. Несколько дней со столбцов газет не сходили восхваления гениального организатора, переходя всякую границу лести, но вдруг все газеты, как по сигналу, замолчали и перехватили внимание публики, открыв очередной «заговор» коммунистов и «московские деньги».
В разгар этих сенсационных разоблачений, в разгар новой вспышки ненависти к рабочим, в разгар арестов и приехал Дройд.
Заняв в лучшем отеле номер, состоявший из трех комнат с ванной и представлявший роскошно обставленную изолированную квартиру, Дройд с первым визитом отправился к сэру Барлетту. Барлетт — неофициальный представитель Англии, — был на страже интересов капиталистов своей страны, чтобы в нужный момент заявить протест против чрезмерных аппетитов Капсостара в случае, если придется делить СССР на колонии.
И он всегда находился в курсе дел, и у него в столе давно лежала карта СССР с пометками, сделанными его собственной рукой.
Он не сильно изменился после своего представительства в добровольческой армии: такой же элегантный костюм, та же сигара во рту, и только на гладко зачесанных висках серебрились нити седых волос.
Как и всегда, Дройд бурно ворвался к нему в кабинет.
— Сэр Барлетт…
— Какими судьбами, Виллиам?
— По обыкновению, на охоту за строчками. Гонорар — для меня, сенсация — для газеты.
— Вот как, — улыбнулся Барлетт. — Вы неисправимы, Дройд, но ведь это не Ук-р-а-зи-я, а культурная страна, где не о чем писать, кроме достижений индустрии.
— А заговоры, сэр Барлетт?
— Заговоры! Вы наивны. Эти заговоры вы можете описать, не отходя ни на шаг от письменного стола. Это очередной бум, не более.
— Я думаю иначе. А кстати, меня осенила прекрасная мысль, и я уверен, сэр Барлетт, что вы окажете мне свое содействие.
— Можете рассчитывать на меня… вполне, Виллиам.
— Я решил здесь организовать «четверги».
— Четверги?
— Это замечательная идея. Мы будем собираться по четвергам, и каждый из нас расскажет что-нибудь из своей жизни. А главное, сэр Барлетт, главное — это то, что я смогу познакомиться и связаться со многими людьми, нужными людьми.
Барлетт медленно выпустил густой клуб дыма.
— Вы неисправимы, Дройд, но, мне кажется, это будет интересно.
Глава II
Я ВАШ МУЖ. РАЗРЕШИТЕ УЗНАТЬ ВАШЕ ИМЯ
Несмотря на то, что в Капсостаре чувствовалась лихорадочная подготовка к войне, несмотря па стремительное вооружение и комплектование армий, несмотря на то, что через вокзалы города бесконечной вереницей проходили воинские составы поездов, несмотря на то, что улицы заполнялись бряцанием и звяканьем сабель офицеров, — во всех ресторанах гремела музыка, наполняя улицы желанием веселья и мимолетного счастья.
«Черная бабочка» пользовалась колоссальной популярностью не оттого, что там собирались самые очаровательные кокотки города, а потому, что там можно было посмотреть на мистера Флаугольда.
С сигарой во рту Барлетт невозмутимо глядел на сцену: циничными выкриками и жестами смеша публику, на ней кривлялась пара клоунов.
Дройд впитывал в себя все — каждый жест, каждую улыбку, каждое слово соседей по столикам. Ничего подобного в своей чопорной, добротной Англии он не видал и с удовольствием наблюдал за нравами граждан лимитрофа.
Барлетт окликнул проходившего стройного джентльмена в безукоризненно сшитом сером костюме:
— Сэр Арчибальд, прошу к нам.
— Благодарю, сэр Барлетт, с удовольствием, — и, подойдя к столику, он крепко стиснул руку Барлетта.
Все в нем изобличало офицера: и манера держаться, и, главное, выправка, свойственная только офицерам pur sang[2]. Выразительные глаза были полны энергии, силы, а идеально выбритый подбородок и губы говорили о сильной воле и железной непреклонности. Это был мужчина, и это чувствовалось во всем.