Двадцать минут мы набивали животы — а потом пикник кончился.
— А что теперь делать? — спросила Шлёпа, уплетая последнюю колбаску.
— Шлёпа, ради бога, хватит уже! Ты же лопнешь! — воскликнула Элис.
— Идите поиграйте, а мы с Элис пока вздремнем. — Папа улегся на спину, подложив рюкзак под голову.
— Ты тоже поспи, Моди, — сказала Элис. Она уложила малышку рядом с собой. Моди полежала минуту-другую, а потом высвободилась, решив, что куда веселей играть с нами.
— Давайте лазить по деревьям, — предложила Шлёпа.
— Но нам же нельзя, — сказала я.
Шлёпа закатила глаза. Она кивнула на папу и Элис — те уже вовсю дрыхли.
— Или тебе слабо? — прищурилась Шлёпа и рванула в лес, подальше от родителей. Я взяла Моди на руки, и мы с Робсом поплелись следом. Мне вовсе не хотелось лезть на высокие тощие сосны, окружавшие нас со всех сторон, — но что остается, когда тебя берут на слабо, особенно люди вроде Шлёпы.
— Ну же, это легкотня, — фыркнула Шлёпа и полезла на ближайшее дерево. — Давайте все вместе залезем.
Она уже была высоко над нами. Робби посмотрел на нее, задрав голову, и аж побелел. Он у нас не самый спортивный мальчик. К тому же до смерти боится высоты.
— Присмотри за Моди. — Я пересадила ее Робби на руки, и он вцепился в нее как в щит. — Так. Ладно. Попробуем. — Я потянулась к нижней ветке.
Я ей покажу. Притворюсь, что мне не страшно. Сперва все было вроде несложно. Ветки росли часто, под удобными углами, — все равно что по лестнице забираешься. Я уверенно лезла вверх. Может, и правда легкотня.
— Шевелись, копуша! — крикнула Шлёпа сверху.
Я задрала голову. Шлёпа забралась высоко-высоко, туда, где ствол был намного тоньше. Казалось, что она качается на ветру вместе с тщедушной сосновой верхушкой. В животе у меня зашевелился обед.
— Спустись пониже! — крикнула я, но она только рассмеялась. — Шлёпа, это опасно! — не отставала я.
— Нет, а вот так правда опасно. — Шлёпа, держась за ствол одной рукой, другой изо всех сил замахала Робби и Моди.
Я посмотрела вниз. Роковая ошибка. Меня ужасно замутило. Брат и сестренка казались совсем крошечными.
— Спускайся, Розалинда! — позвал Робби, Моди захныкала. Как будто мышки где-то внизу пропищали.
Я хотела спуститься, но руки и ноги дрожали, и я боялась пошевелиться — вдруг они совсем перестанут меня слушаться.
— Вот те на, наша бедняжка застряла? — насмешливо бросила Шлёпа.
Этого пинка мне и недоставало.
— Ничего я не застряла, балда, — соврала я. — Просто отдыхаю. Осматриваюсь. Озираю окрестности.
— Тогда лезь сюда!
— Нам там вдвоем места не хватит. И… И ты слишком тяжелая. Дерево сломается, если мы обе на верхушку влезем. Лучше спускайся. — Я замолчала, отчаянно стараясь придумать, как же ее убедить. — Ты пугаешь Моди, вон она уже плачет.
Шлёпа перестала махать и взялась за ствол как положено, обеими руками. Она меня недолюбливала. Не говоря уж о бедном Робсе. И папа наш ей не нравился, и, похоже, ее собственная мама тоже. Любила она, кажется, одну только Моди.
— Все хорошо, Моди! Я уже иду, — крикнула она и принялась резво спускаться — одна рука здесь, другая там, — съезжая по чуть-чуть. Она мухой проскочила мимо меня, и я заставила себя последовать за ней.
Очутившись на земле, я едва могла стоять на ногах. Мне в сотне книжек встречалась фраза «мои ноги превратились в студень», но только сейчас я поняла, каково это на самом деле. Ноги под джинсами так тряслись — я боялась, что они меня не удержат.
— Ну ты даешь, Розалинда! — Робби глядел на меня с восхищением.
— Легкотня, как Шлёпа и говорила, — соврала я.
Шлёпа терла ободранные до локтей руки — слишком быстро съехала по стволу. Еще она перепачкала футболку, но, похоже, не расстроилась.
— Видишь, Моди, — сказала она, выхватив ее из рук Робби и обняв, — со мной все хорошо. Когда подрастешь, тоже будешь лазить по деревьям, как Шлёпа. Я тебя научу. — Потом посмотрела на Робби: — Теперь твоя очередь.
— Робби еще мал по деревьям лазить, — выпалила я.
— А вот и нет! Лезь давай, Робби. Или тебе слабо? — подначила Шлёпа.
Робби был в ужасе, глаза у него стали вот такущие.
— Можно не отвечать на слабо, Робс, — сказала я.
— А вот и нельзя, — прищурилась Шлёпа. — Если не полезешь, значит, ты трус.