Они ехали на охоту в молчании. Дорога шла полями — сумрачными, оголенными, бесконечными. Небо было мятущееся, серое.
Не поймешь: то ли оно прояснится, то ли осыплет дождем. Или, чего доброго, снегом.
15
Машина ушла. Охотники и черный пойнтер Гай остались у бурого поля. Огромного, пустого. И если бы не березы на краю его, не далекий лес, то казалось бы, что вся земля — поле.
Стерня торчала будто грубая щетина. Подувал пробными вздохами ветер-снеговик.
— Не простудить бы Гая, — встревожился Алексин.
— На ходу он не замерзнет, а кончит охоту — попонку надену. Как бы снег не пошел (старший егерь поглядывал на небо).
— Нет, снега не будет, — уверил Иванов. — Поясница не болит.
Охотники ждали, когда чутье Гая освободится от бензиновой тяжелой вони и станет свободным и сильным чутьем, в миллион раз сильнее человеческого.
Пока что они собирали ружья.
Было легко сложить двустволки: раз-два, и готово. Но с автоматом «Шогрен» Иванову пришлось мучиться. И не сложна его сборка, да забывчива старость.
Он складывал ружье, и все неудачно. Но сложил-таки и зарядил, опуская патроны в магазин один за другим, громко восхищаясь удивительной конструкцией ружья.
— Итак, план охоты такой, — говорил старший егерь. — Начнем отсюда и тихо двинемся к лесу. Нам могут попасть на мушку тетерева и куропатки, белые. Может угодить и заяц. Я знаю ваше пристрастие к зайцам, товарищ Иванов, и прошу сдержать нетерпение — до ноября. Ваше ружье, Николай Валентинович, я понесу сам и буду отдавать для выстрела. Не возражайте, обидного здесь нет, с каждым сердцем может случиться. Ну, начали, Гай, вперед!
И зябнувший черный пойнтер рванулся. Прыжком.
И тотчас встал, озираясь и принюхиваясь. Затем пошел с грацией сильной и ловкой собаки.
А из голых берез вышел немецкий кургузый легаш, бородатый и щетинистый.
Повиливая обрубком хвоста, он вел носом по земле, вынюхивая чей-то след. И вдруг встал, а черная птица рванулась в полет: косач взлетел, обнаружив, что дальше ему бежать некуда, — впереди были люди и другая собака.
Хозяин легаша, выбежавший из-за берез, вскинул ружье и промахнулся. Тетерева убил тремя выстрелами, слившимися в один, Иванов.
Бородатый легаш, виляя обрубком, взял тетерева и унес хозяину.
Тот подошел к ним, сутулый человек в очках. («Местный учитель», — шепнул егерь.) За ним шел другой — городской — толстый и молчаливый.
— Полундин, — сказал он, кланяясь старикам.
Учитель, обиженный своим промахом, с ходу начал издеваться над Гаем. Он говорил, что его Аксель полкилометра вел за косачом, и если бы не порыв ветра… Вот друг, он свидетель, соврать не даст.
— Я думаю, мы километра полтора шли, — сказал тот.
И было видно — учитель все же гордится собакой, столько шедшей за птицей. Он говорил:
— Гай верхочут, он того не сделает, что Аксель сможет. В такую погоду выгодно нижнее чутье.
— Гай нам другое сделает, — сказал егерь.
В это время Аксель, нюхавший вокруг, без стойки вспугнул тетерева. По нему промазал Полундин.
— Холод! — сказал учитель, уязвленный неудачей собаки. — Птица запах заперла. Ваш пес тоже бы не причуял. Сейчас нужна работа по следу.
— Что же, я думаю, нам пора, — сказал Иванов.
— Гай, вперед! — приказал старший егерь. И собака пошла в поиск.
Гай несся по полю.
— Черная молния! — сказал Алексин.
— Темп отличный! — отозвался Иванов.
Гай бежал навстречу ветру. Он, как говорят охотники, шел челноком, то есть сновал туда-сюда, будто в руках невидимого рукодела-ткача.
— Гай умный, — радовался егерь. — Он все знает, как делать, будто старичком родился. Знает, что нужно идти строго челноком, так птицу не пропустишь.
— Это я учил его ходить математически точно, — хвастал Алексин. — Разложу печенья и вожу от кусочка к другому.
Туда-сюда, туда-сюда… Гай сначала раскидывал свой поиск метров на тридцать пять в одну сторону и на столько же в другую. Но егерь махнул ему рукой, и Гай расширил поиск. Теперь он прочесывал полосу в сто — сто пятьдесят метров ширины. И старикам даже казалось, что он летел, оставляя между бегущими лапами и стерней серую полоску воздуха.
И вдруг встал — на полном ходу. Твердо, будто мгновенно отлитая из черного металла статуя, памятник всем охотничьим собакам.
Синеватые, металлические отсветы легли на спину Гая.
— Стойка! — выдохнули охотники. И у всех мелькнуло опасение: высидит ли птица? Подпустит ли их?
Они пошли к собаке — Иванов и старший егерь. Позади них пыхтел Алексин: он задыхался.